Европа. Борьба за господство

Что важнее всего, революции 1830–1832 годов ускорили трансформацию немецкой геополитики, начавшуюся с 1815 года. Австрия показала, что ее гораздо сильнее заботят события в Италии, и не уделяла пристального внимания защите интересов Союза в целом и Люксембурга в частности. Мелкие немецкие государства, в свою очередь, были явно не в состоянии обеспечить собственную безопасность. Баварские военные расходы, например, сокращались более чем на треть ежегодно с 1819-го по 1830 год.[569] Главный министр Баварии Карл Август фон Вангенхайм даже гордился тем, что «действует по минимуму» во имя общей обороны. Крепости либо вовсе не строились, либо находились в откровенно плохом состоянии. Пруссия, никак не Австрия, пыталась отстаивать интересы Люксембурга на «робком» Франкфуртском сейме, причем не столько из общенемецкого патриотизма, сколько из-за растущего убеждения в том, что безопасность самой Пруссии в европейской государственной системе зависит от поддержки всей объединенной Германии. Одновременно в Бадене, Вюртемберге и даже в Баварии распространялась уверенность в том, что лишь Берлин способен защитить немцев от Франции. «Не знаю, что такое Германия южная или северная, – писал король Людвиг Баварский в марте 1831 года. – Знаю просто Германию. Я убежден, что наша безопасность кроется в теснейшем союзе с Пруссией». Вскоре после подавления революционных выступлений большинство государств Германии согласилось присоединиться к Пруссии в знаменитом Таможенном союзе – Zollverein (1833). Главный министр Гессен-Дармштадта барон фон Тиль не считал нужным маскировать политические последствиям: «Я вполне осознаю то обстоятельство, что, едва мы окажемся коммерчески связаны с великой державой, эта связь безусловно коснется и политики».[570]

Революционный кризис также усугубил националистические и либеральные настроения масс. В 1832 году была основана «Немецкая патриотическая ассоциация по поддержке свободной прессы». Вскоре в ней уже насчитывалось более 5000 членов по всему Союзу, и она сыграла важную роль в организации праздника в Хамбахе[571] в том же году: свыше 20 000 немцев пришли туда выказать свой патриотизм. Либеральные настроения внутри и вовне южногерманских парламентов, особенно в районах, непосредственно граничивших с Францией, например, в Бадене, побуждали искать защиты Пруссии.[572] Демократ из Пфальца и баварский подданный Йохан Георг Вирт даже призывал к созданию лиги германских конституционных государств во главе с Пруссией. В самой Пруссии рейнский либерал Давид Ганземанн требовал проведения конституционных реформ с тем, чтобы «поддержать и укрепить силу государства, как внутренне, так и внешне»; в частности, в отношении сдерживания Франции. Родилась немецкая либерально-националистическая общественная среда, для которой главным было обретение национального единства перед лицом французской угрозы.[573] Связь между внутренними политическими реформами и защитой от внешнего врага была сформулирована князем Йозефом цу Зальм-Дейком, делегатом Рейнского провинциального сейма: «Именно учреждение объединенного представительства, – писал он прусскому губернатору Рейнской области в конце января 1831 года, – позволит преодолеть причиняющие ущерб различия [между различными регионами государства] и объединит включенные в состав монархии районы, как бы растворив их в едином целом». Князь также отмечал, что «могущество Франции и влияние, которое она оказывает на своих соседей, проистекают из ее либеральных институтов», и утверждал, что «Пруссия способна притязать на такое же могущество и влияние», но лишь «поставив себя во главе конституционного движения».[574]