Европа. Борьба за господство

Одновременно в Европе шли жаркие дискуссии относительно внутренней структуры, наилучшим образом подходящей для обеспечения внешней безопасности. Бисмарк продолжал утверждать, что геополитическая «шаткость» империи требует сильной исполнительной власти и необходимо установить четко обозначенные пределы полномочий рейхстага. В Великобритании лорд Рандольф Черчилль публично сожалел о том, что «капризы» общественности и парламента делают последовательную реализацию большой стратегии невозможной. Озабоченность монархической и исполнительной власти «народным суверенитетом» проистекала из опасений по поводу своеволия элиты и радикального допущения, гласившего, что электорат менее воинственен, нежели правительства. Британский реформатор Джон Морли был искренне убежден в том, что парламент, избранный всеобщим голосованием, откажется объявлять войну. Впрочем, все чаще внутренние критики призывали к расширению парламентского участия во внешней политике – отчасти для дополнительного надзора за властью и военными, но прежде всего потому, что они считали большее политическое участие масс необходимым условием мобилизации нации для защиты своих жизненных интересов. Более того, распространение «гуманитарных» тенденций (защита прав меньшинств и борьба с рабством) способствовало развитию интервенционизма. Если коротко, укрепление «массовой» геополитики обернулось увеличением степени агрессии в европейской государственной системе.

В конце девятнадцатого столетия великие державы увлеклись расширением и реорганизацией империй ради обеспечения себя рабочей силой, экономическими ресурсами, территориями и ради укрепления престижа в ущерб своим европейским конкурентам. Во Франции империализм считался необходимым условием – для того чтобы «выменять» у Германии Эльзас и Лотарингию, как заявлял Леон Гамбетта на протяжении 1870-х годов, или даже для того, чтобы уравнять шансы в соперничестве с гораздо более сильным соседом. Член кабинета министров Поль Бер рассуждал о «средствах стимулирования национальной энергии, дабы в урочный час мы смогли вернуть обе провинции».[753] Тунис аннексировали в 1881 году, не в последнюю очередь ради того, чтобы опередить Италию, а в 1885 году экспедиционный корпус был отправлен в индокитайский Тонкин. В Британской империи ширилась общественная поддержка идеи «Имперской федерации». В своей знаменитой лекции в Мельбурне в конце августа 1885 года австралийский писатель Эдуард Моррис утверждал, что «будущее принадлежит крупным государствам». Моррис предупреждал, что «Германия еще не достигла своих пределов» и будет «увеличиваться в размерах и далее». По его прогнозу, должны были сформироваться «три великие империи – Соединенные Штаты, Россия и слегка уступающая им Германия». Если Великобритания не желает «очутиться на грани исчезновения», ей следует эффективнее интегрировать колонии в систему имперской обороны.[754] Архитектура управления, которую предлагал Моррис, подразумевала «союз» австралийских провинций, а также сопоставимых по размерам и значимости территорий в других регионах империи, объединенных в «федерацию» подобных союзов с метрополией. Неспособность укрепить имперские связи, как опасались многие, приведет к повторению травматического американского опыта, когда тринадцать колоний откололись от Лондона, тем самым подорвав европейские позиции Британии.[755]