Внутренняя и международная «рябь» дипломатических потрясений 1904–1907 годов – победа Японии на Дальнем Востоке и формирование Антанты Россией, Францией и Великобританией – распространилась по всей Европе. В Османской империи горячо обсуждали насущность внутренних преобразований для спасения Турции от гибели. В конце июля 1908 года группа офицеров-«младотурок» заставила султана Абдул-Хамида восстановить конституцию 1876 года и объявить выборы; в конце концов султан фактически отошел от управления страной. Главной целью Комитета за единение и прогресс являлась трансформация османского общества в стране и эффективная внешняя политика. Первоочередной задачей виделось возвращение Боснии и Герцеговины, которая пребывала под австро-венгерской оккупацией с 1878 года, но формально оставалась в сюзеренитете султана. Этот шаг внезапно обнажил южный фланг Австро-Венгерской империи. Болгары воспользовались случаем и объявили о своей независимости; Сербия стала настаивать на присоединении Боснии. Барон Аэренталь, министр иностранных дел Габсбургов, вмешался в разразившийся кризис и объявил об односторонней аннексии этих двух провинций. Россия, которая полагала, что сумеет добиться взаимной выгоды и свободного прохода своих военных кораблей через черноморские проливы, только бессильно негодовала. В Берлине рассматривался вопрос о долговечности и надежности англо-русского союза. Пожилой дипломат Фридрих фон Гольштейн, широко известный как «серый кардинал» рейха, обронил в начале октября 1908 года: «Австрия ныне сражается по собственным эгоистическим причинам; но это также наша битва против европейского единства, оно же английская гегемония, оно же враждебное окружение».[819]
Этот «каскад» союзов и аннексий и гонка вооружений доминировали в европейской внутренней политике на протяжении второй половины десятилетия. В Германии общественное мнение возмущалось «холодностью» международной обстановки и требовало «надлежащей» внешней имперской политики. Критика была разнообразной – гражданской, стратегической, конституционной. В ноябре 1906 года, например, центристская партия предприняла яростную атаку на законопроект о финансировании подавления восстания гереро в Юго-Западной Африке на том основании, что командир экспедиционного корпуса генерал фон Трота прибегнул к чрезмерной силе.[820]
В 1907 году правительство пало из-за громадных военных расходов, а год спустя случился новый скандал, на сей раз в связи с расходами на ВМС. В целом общественность возражала не против военных расходов как таковых, но против того, как собирались эти средства и на что они тратились. Германия оказывалась все в большей изоляции, особенно после заключения англо-русского союза, и терпение парламента и прессы истончалось. В начале декабря 1908 года Филипп Шейдеман, депутат от социал-демократической партии (СДПГ), сетовал, что «железное кольцо» вокруг Германии смыкается.[821]В Санкт-Петербурге внешняя политика тоже во многом определяла политику внутреннюю. Новая Дума постоянно нападала на правительство, требуя защиты российских интересов. Умеренные – октябристы и кадеты – настаивали на участии во внешней политике и утверждали, что Россия никогда не реализует полностью свой потенциал на европейской арене без полноценных социальных и политических реформ.[822]
Ощущение того, что Россия утрачивает свои позиции на международном уровне, побуждало парламент непрерывно атаковать самодержавие. Главный вопрос состоял в том, как «обуздать» Германию. Многие консерваторы, враждебные британскому и французскому либерализму, сочувствовали кайзеру. Они хотели возвращения периода «Союза трех императоров» или даже Священного союза. Но преобладали все-таки антинемецкие настроения. Октябристы рассуждали о «неизбежной схватке с германскими народами», а лидер кадетов П. Н. Милюков полагал, что лично враждует с «немецкой цивилизацией».[823] Царю однозначно давали понять: если самодержавие вновь не сумеет отстоять величие России за рубежом против Германии, к власти придет новый либеральный режим.