Европа. Борьба за господство

Начало открытого противостояния с Советским Союзом стимулировало шаги к сплочению Западной Европы.[1161] В марте 1948 года Брюссельский пакт свел Великобританию, Францию, Бельгию, Нидерланды и Люксембург в Западноевропейский союз; отчасти эти страны таким образом страховались от возрождения немецкого могущества, но в первую очередь они защищали себя от СССР. Участники пакта обязывались вести коллективную оборону в случае внешней агрессии; в сентябре 1948 года стороны приступили к военному планированию отражения атак Красной Армии: были объединены средства противовоздушной обороны и учреждено совместное верховное командование. Для многих европейцев, впрочем, этой новой системы коллективных обязательств было недостаточно. Вторая мировая убедила их, что та или иная форма федерализма или общего суверенитета имеет важное значение для предотвращения очередного «скатывания в варварство», и исходившая от Сталина угроза лишь укрепляла это мнение. Вашингтон, желая и далее сдерживать Германию и мобилизовать континент против Советского Союза, оказывал всемерную поддержку: Трумэн сообщил, что «выступает за Соединенные Штаты Европы».[1162] В начале мая 1948 года сотни европейских политиков, профсоюзных деятелей, интеллектуалов и других представителей гражданского общества собрались в Гааге на конференцию под председательством Черчилля по приглашению Международного комитета движений за европейское единство. На конференцию прибыли, в том числе, заслуженные консерваторы – Гарольд Макмиллан, Франсуа Миттеран (тогда министр французского правительства), бывший премьер-министр Франции Эдуард Даладье, будущий канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр, итальянский государственный деятель Алтьеро Спинелли и многие другие. Гаагский конгресс поэтому обладал потенциалом сделаться европейским эквивалентом Филадельфийского конгресса 1787 года, когда Соединенные Штаты получили центральное правительство и конституцию, позволившие преодолеть внутренние неурядицы и обеспечить надежную защиту от агрессии извне.

В отличие от отцов-основателей, впрочем, мужчинам и женщинам, которые собрались в Гааге, не удалось согласовать условия образования политического, экономического и валютного европейского союза. Они не смогли договориться о принципах единства Европы – должна ли та стать наднациональной структурой или просто получить общее правительство. Французы и многие другие политики Западной Европы поддерживали идею европейской федерации. Великобритания тоже сочувствовала стремлению к более плотному европейскому сотрудничеству, рассчитывая, что это придаст стране международный «вес» для глобального паритета с Соединенными Штатами и Советским Союзом.[1163] Но Лондон сопротивлялся любым попыткам покуситься на национальный суверенитет, отчасти из-за собственного Содружества наций, но главным образом потому, что, не пережив поражения и оккупации, британская общественность воспринимала европейское политическое объединение как желание «починить» то, что никогда не ломалось. Министр иностранных дел Эрнест Бевин ясно дал понять: сотрудничество и даже «духовную конфедерацию» британцы одобрят; полный политический союз их нисколько не прельщает.[1164] Надежды Вашингтона на то, что «план Маршалла» с его распределением помощи приведет к рождению федеральных европейских структур, не оправдались.

Переход к политике «сдерживания» имел далеко идущие последствия для стратегических интересов США и проистекавшей из этих интересов заботы об укреплении демократии. С одной стороны, теперь оказывалось гораздо меньше давления на диктаторов правого толка в Южной Европе и Латинской Америке, и через несколько лет Соединенные Штаты заключили сделку с Франко относительно использования американцами военно-морских и военно-воздушных баз в Испании.[1165] С другой стороны, решение противостоять СССР обернулось важнейшими последствиями для будущего западных зон оккупации Германии. «Не будет преувеличением сказать – заявил второй секретарь Форин Офис сэр Орм Сарджент, – что если Германия побеждена, это определит участь либерализма во всем мире».[1166] Именно поэтому считалось крайне важным создать такой политический порядок, который будет способен противодействовать советской «инфильтрации», достаточно сильный для того, чтобы внести вклад в оборону Запада в целом, и все же не заинтересованный в доминировании на остальной части Европы. По сути, это означало внедрение федеральной демократии в той или иной форме. Первым шагом в этом направлении стала официальная ликвидация государства Пруссия в 1947 году; державы-победительницы совместно заявили, что Пруссия «всегда олицетворяла элементы милитаризма и реакции в Германии». По Лондонскому соглашению (апрель – июнь 1948 года) французы неохотно одобрили создание независимой, пусть федерализованной, Германии.