Европа. Борьба за господство

Вскоре стало ясно, что первый этап перестройки не помог кардинально улучшить ситуацию – ни дома, ни за рубежом. Экономические реформы не были достаточно радикальными, чтобы повысить производительность труда. Благодаря гласности к тому же эти провалы уже нельзя было скрыть, и они широко обсуждались. Надежды на то, что союзники по Варшавскому договору, особенно Хонеккер, примут перестройку, не оправдались. На международном уровне Горбачев сумел установить хорошие рабочие отношения с президентом Франции Франсуа Миттераном и с Тэтчер (та назвала советского лидера человеком, с которым можно иметь дело). Важно отметить, что при этом он мало чего добился с главным своим «коллегой», канцлером Колем, который изначально воспринимал советского лидера как пропагандиста наподобие Геббельса. Рейган тоже поначалу был настроен скептически, не в последнюю очередь благодаря форсированию Горбачевым войны в Афганистане. В 1986 году Вашингтон одобрил поставки афганским моджахедам ручных зенитных комплексов «Стингер». Более того, Рейган решительно отказывался «положить на полку» программу СОИ в качестве предварительного условия для соглашения об ограничении вооружений. Советский лидер был вынужден признать, что СССР проигрывает гонку вооружений. Хуже того, Западная Германия еще не достигла максимума своего военного потенциала. В октябре 1986 года Горбачев предупредил Политбюро, что Советский Союз «втянут в гонку вооружений, которая выходит за пределы наших возможностей, и мы проиграем, потому что находимся, повторюсь, на пределе наших возможностей. Вдобавок мы вправе ожидать, что Япония и ФРГ очень скоро присоединят свой потенциал к американскому… Если начнется новый раунд, давление на нашу экономику будет невероятным».[1390]

Тогда Горбачев принял решение приступить к еще более радикальным внутренним реформам и предложить миру еще более смелые дипломатические инициативы. Он заговорил о необходимости полномасштабной демократизации Коммунистической партии и Советского Союза в целом. «Нам нужна демократия, как воздух», – неоднократно повторял он.[1391] Горбачев на этом этапе не планировал внедрять демократию западного образца: его план подразумевал возвращение к исходным большевистским принципам Советской власти и «инъекцию» избирательных механизмов в структуру компартии.[1392] Так или иначе, он намеревался расширить политическое участие масс, чтобы спасти государство от продолжения стагнации и сделать его сильнее на международной арене. Во внешней политике Горбачев – отчаянно пытаясь достичь соглашения прежде, чем СССР окажется под угрозой оружия НАТО нового поколения, – уже не так настойчиво убеждал Рейгана отказаться от программы СОИ. Быстрое согласие было достигуто с Соединенными Штатами на Вашингтонском саммите в начале декабря 1987 года – стороны договорились о ликвидации ядерного оружия средней дальности в Европе (Договор о РСМД). Горбачев также принял решение уйти из Афганистана; на это согласились в принципе, но публично объявили только в начале следующего года.[1393] Ничто из перечисленного, однако, не помогало справиться с реальной проблемой, то есть с прогрессирующим распадом советской позиции в Восточной Европе, наиболее очевидным в Польше, но наиболее опасным в Восточной Германии. С 1987 года советские специалисты уверенно предрекали неминуемый крах своего союзника.

Но не только в Москве повторное возникновение «немецкого вопроса» вызывало озабоченность. Выросшая в «тени» Второй мировой войны Маргарет Тэтчер разделяла беспокойство множества своих соотечественников по поводу Германии как таковой и усиления Федеративной Республики в частности. Ее нисколько не радовало возрождение «оси» Париж – Бонн стараниями Коля и Миттерана, как их стремление создать совместный «Еврокорпус». Это беспокойство сочеталось в ее разуме с враждебностью по отношению ко все более активному – и, по ее мнению, управляемому – президенту Европейской комиссии Жаку Делору.[1394] Британские министры стали ссылаться на «островной статус» Великобритании и на шекспировский «Ров» (то есть Ла-Манш), чего не случалось уже несколько десятилетий.[1395] Тэтчер опасалась потери британского суверенитета и перспективы прямого либо опосредованного немецкого господства на европейском континенте. К концу десятилетия поэтому она начала рассматривать Советский Союз в качестве гаранта европейского баланса сил. «Мы не хотим объединения Германии, – сказала она Горбачеву. – Это приведет к изменению послевоенных границ, и мы не можем допустить подобного, поскольку это нарушит всю международную стабильность и поставит под угрозу нашу безопасность».[1396]