Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

Деловитость без добродетели, производительность без человечности – крайне опасны. Ибо в руках человека, лишенного любви, удивительные силы, которыми он располагает, ведут лишь к уничтожению. Все творения его духа, не сдерживаемые никакой нравственной силой, направляются на насилие и смерть. Прометеевская культура гибнет от диспропорции между добродетелью и деловитостью. Она слишком деловита, чтобы выдержать недостаток человечности.

Вопрос о возможности примирения или синтеза между русскими и европейцами перерастает в общий вопрос о том, как можно объединить добродетель и деловитость. Это значит, что надо найти такую душевную установку, с которой мы были бы деятельны в мире фактов, не нарушая мир нравственных требований. Вот задача для этики будущего. О том, что она выполнима, свидетельствует готическая эпоха. Примирение добродетели и деловитости сводится к восстановлению готически-гармоничного жизнеощущения.

Западно-восточное примирение не требует самопожертвования ни от одной из сторон. Оно не означает, что Европа должна стать частью России или что Россия должна расписаться в своем западничестве; оно означает, что должны устремиться навстречу друг другу две душевные потенции, должны соприкоснуться изначальные формы духовного бытия, чтобы родить совершенство – ведь и мужчина с женщиной не родят новой жизни, избегая друг друга. Западный человек в области внешней организации жизни, в экономике, технике, государственной сфере, в структуре и построении общества создал столько незаменимого, что оно навсегда останется в сокровищнице человечества. Но, будучи односторонне обращенным только к внешнему миру, он поплатился за это душой. Тем самым его технические достижения утратили значительную долю своей эффективности. В то время, как развитие всемирного транспорта небывало сократило расстояние между народами, сделав предельно быстрым обмен духовными и хозяйственными ценностями, – свойственный прометеевской культуре государственный и экономический уклад разделяет народы резче, чем когда-либо. Вытекающие отсюда меры – запрещение на выезд и въезд, валютные ограничения, таможенные барьеры и т. д – заметно парализуют современные сообщения, так что сегодня поездка из Берлина в Рим или из Парижа в Москву, которую теоретически можно совершить в течение нескольких часов, на деле требует недельных приготовлений, причем без особой уверенности в том, что она вообще осуществится. Из этого примера очевидно, что мировая техника, в своих намерениях связать народы земли, капитулирует перед разъединяющим народы «точечным» чувством. Силы раскола могут быть преодолены только из потребности души.

Русскому человеку угрожают противоположные опасности. Близкий вечному, он легко теряет ощущение временного. Тогда он или отходит от земного и предается аскетическому образу жизни, как русский монах, или же отчаянно восстает против земного, впадая в нигилизм, как русский революционер. Таковы эти две большие опасности у человека культуры конца. Самой эффективной защитой от них является как раз рациональный, втискивающий в форму, прометеевский склад души.

Россия – не сегодняшняя, а грядущая – есть то бодрящее вино, которое способно оживить обессилевшую жизнь современного человечества. А Европа – крепкий сосуд, в котором мы можем сохранить это вино. Без прочной, сдерживающей формы вино растечется по земле, а без вина драгоценный кубок становится пустой, холодной, лишенной своего предназначенья безделушкой. Человечество сможет утолить свою жажду, только если найдут друг друга вино и кубок.

Современная Европа – это форма без жизни. А Россия – жизнь без формы. В первом случае душа покинула форму, оставив лишь пустую оболочку. Во втором – жизнь взорвала прежние стеснительные формы, но новой пока не обрела. Тем самым мы хотим сказать, что в обновлении человечества, связанном, точнее, совпадающем с задачей западно-восточного примирения, акцент должен быть поставлен на русскую сторону – сторону жизни, а не на сторону формы. Не европеец, а русский имеет ту душевную установку, с которой человек может оправдать свое извечное предназначение. Он руководствуется абсолютом, вселенским чувством, мессианской душой. Вот почему мы заявляем со всей решительностью: в главных вопросах бытия европеец должен брать за образец русского, а не наоборот. Если он хочет вернуться к вечным целям человечества, ему следует признать русско-восточную оценку мира. В этом смысле Достоевский требовал, чтобы каждый житель земли прежде всего стал русским.