Апокалипсическое настроение охватило нынче землю. Нас уже не оставляет ощущение близящегося рока. Исчезла безопасность, о которой современный человек мечтал и чуть ли ее не обрел; исчез земной порядок бытия, который мы до 1914 года считали неотъемлемым достоянием человечества. Политическая история вновь разыгрывается в тех варварских формах, которые мы по ошибке считали свойственными давно преодоленному этапу. Расовая ненависть снова, как в незапамятные времена, становится мотивом политического оформления власти вместо хорошо знакомых нам династических, государственных или хозяйственных мотивов. В ходу опять система заложничества. Чтобы отомстить мужьям и отцам, хватаются за невинных жен и детей. И это в недрах той персоналистической культуры, которая провозгласила, что каждый отвечает только за себя. Военные действия опять начинаются без объявления войны, как когда-то набеги гуннов и татар. Они, как и в варварские времена, не щадят ни женщин, ни детей, ни стариков. Религия снова принимает характер мученичества. Сущность вещей обнажается до основания, являясь во всей своей сомнительности. Что знали мы раньше о смерти? Мы знали ее во фраке и в цилиндре, благонравную, как мы сами. Чем были для нас война, восстание, революция? Пустыми, безопасными словами. Когда, сидя за партой, мы читали у латинских классиков об изгнании и остракизме, о заложниках и шпионах, о списках осужденных и конфискациях, могли ли мы себе представить ясную картину, что это такое? Когда Библия рассказывала нам о богобоязненных мужах, идущих на смерть за свою веру, разве у нас еще была возможность это пережить? Сегодня все эти жуткие страницы истории опять стали живыми, хотя, казалось, они ушли от нас в такую даль, что виделись нам почти растворившимися в тумане легенд. Сейчас все вновь стало проблематичным, как и в начале культуры. Жизнь вернулась к изначальному беспокойству. Даже, казалось бы, давно забытый животный страх за свою жизнь, заботы о свободе, жилище, собственности, вновь вступают в прежние права. При этом мы, начиная с XIX века, все еще видим перед собой потускневший мираж справедливого, стабильного мира, по сравнению с которым надвигающийся хаос тем более отчетливо видится во всем своем масштабе. Как смешна на фоне этого развития болтовня о «просветлении на политическом горизонте», если где-нибудь в Европе два министра разной национальности обменяются парой любезностей. Близящееся крушение западной культуры неизбежно. Мы можем даже поставить вопрос: имеем ли мы право желать – избегнуть этого? Не следует ли нам как раз взывать к Божьему Суду для наказания людей? Ведь обновление человечества возможно только из глубины страданья. Менее всего воздействует учение, несколько больше – пример, а более всего – нужда. Подобно тому, как для расщепления атомного ядра необходимы огромные концентрации энергии, так же необходимы и мощные удары судьбы – для разрушения связей, установившихся между религиозностью и преходящими ценностями в мифах и псевдорелигиях. Эти религиозные силы должны быть высвобождены, иначе будет невозможно «обновленное творение».
Дальновидные умы сегодня тяжко страдают от того, что их предупредительный глас не достигает ушей политиков. Безнадежно ослепленные власти затыкают рот мудрецам. Вот и вновь, как уже часто бывало, трагедия пророков в том, что они предвидя грядущую беду, не могут ее предотвратить, а трагедия политиков в том, что они не видят беды, которую сами творят. Бессильные пророки, ничего не подозревающие короли! И в этом тоже заложен глубокий смысл. Если бы предостерегающие голоса не наталкивались на глухоту, катастрофа, возможно, не была бы столь неизбежной. Но это так, и так должно быть. Мы приветствуем все, что делает неотвратимым крушение прометеевской культуры. Конечно, при этом мы сами должны стремиться встать в первые ряды ее жертв, на передовую линию кающихся и страждущих. Было бы подлостью спастись в тихой пристани и оттуда, подобно Каровиусу из «Человечка с гусями» Якоба Вассермана[502]
, наслаждаться, как лакомством, сообщениями о чужих несчастьях.XX век – поистине трагический век. Предыдущий, благодаря иллюзиям прогресса и растущего благосостояния, препятствовал осознанию того, что дела катятся вниз. Последующий век, для которого катастрофа будет позади, с чувством облегчения будет оглядываться на наш ошибочный путь. Мы же мчимся по этому пути к пропасти уже не в силах остановиться. Мы знаем, или начинаем догадываться, что это дорога смерти, по которой мы устремились, но у нас уже нет возможности с нее сойти. Нами безжалостно движет инерция от толчка, полученного много столетий назад – толчка к бездне.
Наследие Запада в культуре будущего