Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

Прометеевская культура гибнет от той своей особенности, которую мы назвали предметной деловитостью, термин, сочетающий в себе понятия экстравертности и материализма. Когда человек, это жизненно исчерпанное существо, это болезненное явление природы, почувствовал, что не может развивать органы своего тела, он решил положиться на разум и изобрел орудия для борьбы за существование. Так родилась техника. Она позволила человеку самоутвердиться в борьбе с животным миром и климатом. И только на более позднем отрезке развития, когда он начал внутренне успокаиваться, он стал задумываться и размышлять о смысле и сущности жизни. Так родилась духовная культура. В такое мгновенье в человека проникает некий высший порядок бытия, отличный по своей сути от материального мира. Самой роковой ошибкой прометеевского человека было то, что он не хотел ничего знать об этом высшем порядке и шел себе прежней дорогой, которая началась с изобретения орудий и не выводит за пределы материального мира. От Бога и духовности западная культура устремилась в сферу неорганического. В результате ее движение свелось к плоскости – ниже духовного Царства. (То, что она называет духом, есть лишь практический ум, дар изобретательства инструментов, пусть даже в высшей степени совершённых.) Там, в низшем царстве природы, прометеевский человек гибнет от ее законов. Ведь если человек ощущает себя только материальным существом и уничтожает в себе вечное, он утрачивает дистанцию от вещного мира, попадает в его переплетения, становится куском материи в материальном мире, простой массой, подавляемой большей массой. Он выпускает из своих рук то единственное, что отличает его от всех других существ, – Божественно-духовное начало, возможность свободы. Воспринимая мир как машину, он поначалу считал себя не винтиком, крутящимся в ней, а машинистом, управляющим ею. Этот новый взгляд на мир возбуждал в нем чувство собственного всемогущества. Он смотрел на мир, как Бог взирает на людей: как на свое творение. Но, отрицая сущностное различие между человеком и машиной, душой и вещью, нельзя оставаться господином вне пределов материального мира. Прометеевский человек искал свободы посредством власти над материей. Однако в результате материя приобрела власть над ставшим несвободным человеком. Он гибнет от ложного понимания свободы. Свобода – это не состояние господства, а аскетическое состояние. Свобода – не власть, а отречение, отказ от материального. (Фукидид говорит, что лидийцы были рабами потому, что не знали слова «нет».) И власть порабощает. Существует и зависимость господина от своих рабов. Это чувствовали хотя бы Сулла, Диоклетиан, Карл V, цари Иван IV и Александр I и другие. Лишь тот свободен, кто отделяется от мира материи, связуя свою душу с царством Божественно-духовного. Чтобы сохранить свободу духа, Христос отказался от власти над царствами земными. В этом смысл второго искушения Его дьяволом в пустыне (Лк. IV, 5–8).

С переходом из готической эпохи в прометеевскую, из гармонической культуры в героическую – человек повторил библейское грехопадение. Он пожертвовал райским миром ради того, чтобы быть как боги, и в конечном счете увидел себя рабом труда. Над современной западной культурой тяготеет проклятие грехопадения. Это проклятие касается и всех тех, кто с нею сталкивается, будь то русские, американские индейцы, жители южных островов, негры или эскимосы. И наконец, ее смертоносное воздействие обращается против самого западного человека. Зерно смерти лежит уже в истоке этой культуры, в изначальном ощущении прометеевского человека, в его переживании своего «я» и мира как противоположностей. Это чувство противоположности уже трижды бросало Европу в трагедию военного самоистребления: в начале XVII, XIX и XX веков. Ни в одной другой культуре ничего подобного нет. Эта культура вызовет в будущем мировые войны, в которой сама же и истребит себя.

Прометеевский человек начинает предчувствовать свою гибель. Он бежит от размышления, от тишины. Он бежит к опьянению, удовольствиям, работе, бежит в толпу. Только бы не быть свободным, только бы не чувствовать ответственности! Лучше послушание и рабство! Он не просто раб, он хочет быть им. Он благодарен цезарю, который вместе со свободой лишает его и мучений самостоятельного решения. Он целует кнут, который его хлещет. Вот суть современного коллективизма – этого вынужденного объединения рабов; оно не имеет ничего общего с истинным сообществом, которым может быть только свободное братство людей.