Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

Недостаток религиозности, даже в религиозных системах – отличительный признак современной Европы. Религиозность, даже в материалистических системах – отличительный признак Советской России. У русских религиозно все – даже атеизм. С ним мир впервые пережил невиданную крупномасштабную драму религиозного безбожия. Иначе говоря – это псевдоморфоза религии, рождение новой веры в форме безверия, нового учения о спасении в форме святотатственного бедствия. Религиозность здесь связана с представлениями, которые не совместимы с нею; она не находит в них адекватного выражения. Религиозный пафос, совершенно не европейский, с догматической жадностью набрасывается на учение, возникшее в рационалистической Европе. Отсюда то глубокое противоречие, которое разрывает изнутри русский атеизм и связанный с ним большевизм: противоречие между идеалом и методом, между целями мира и гуманизма – и преступными террористическими средствами. Это типичные признаки надлома русской души. Если надо выразить сущность большевизма одной меткой фразой, то подойдет такая формулировка: у русских марксизм сделался религией, а точнее – псевдорелигией. Ибо мы не можем назвать «религиозным» движение, которое на место абсолютных величин ставит бренные ценности, без признаков всеобъемлющей целостности, и разрозненные фрагменты, вырванные из целостной Вселенной. Религиозный пафос сам по себе еще не делает религии.

Как только стремление к Богу лишается своей естественной цели, оно цепляется за преходящее и начинает его обожествлять. Идя на поводу заблуждений, оно ошибается объектом и сооружает вокруг себя целое царство теней – религиозных суррогатов и идолов. Чему только в Советской России не поклоняются: машинам, технике, пятилеткам, общественному коллективу, Марксу, Ленину, Сталину, человечеству, пролетариату, мировой революции, в последнее время – даже Отечеству. Вот только одно свидетельство из многих, одно потрясающее доказательство того, насколько сильно жажда вечного преследует русского атеиста: «Более чем 30 лет назад я усвоил философию, что человеческая жизнь только тогда имеет смысл и в той степени, насколько она служит чему-то бесконечному. Для нас это бесконечное есть человечество». Это написал Иоффе[259] Троцкому ночью перед тем, как покончить с собой. (Из Троцкого: «Действительное положение в России», с. 260).

В русском безбожии чувствуется настроение крестовых походов, как и в догме Кальвина о завоевании мира для Христа или в учении Магомета о священной войне. Действительно, русские безбожники ведут священную войну, только не за святое дело.

Нашлись большевики, которые соорудили памятник Иуде – как бы святому святотатственного царства[260]. Но Иуда был и остается библейской фигурой – опять же пример того, что русский не может полностью освободиться от религии, даже если он неистовствует против нее.

Поскольку же русский атеизм уходит в трагическую первооснову русской души, в изначальную ненависть к жизн и, он несет в себе предрасположенность к тому, чтобы захватить человека целиком. Однако это еще не объясняет того, почему он развернулся в целое движение, к тому же – политическое движение такой силы; поскольку даже убеждение, внутренне созвучное сердцевине души, может оставаться в пределах духовного царства, не обязательно переходя к действиям. Убеждение может оставаться мнением или учением, не выражаясь в делах. В общем – да, но не у русских. Для русского с его устремлением к целостности невозможно мысль оторвать от дела. Что задумано – должно быть претворено в жизнь. Внутреннее переживание не должно оставаться внутри, оно должно выражаться и превращаться в действие – это русская черта, связанная с мессианской природой русских.

Эта мощная тяга к правдивости, стремление сделать истинным то, что представляется истинным, стремление мысли превратиться в действие – все это отразилось и в русском безбожии. Это стремление было достаточно сильным, чтобы из философского мнения образовать политическое движение. Все это придало русскому безбожию слабый отблеск того Царства, против которого оно с таким ожесточением воюет теперь.