Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

Русский атеизм направлен против самого Бога, а не только против человеческой веры в Него и не только против церковных устоев этой веры. Поэтому русское безбожие не могло сойти на нет в 1930-е годы. Ведь апокалипсическая ненависть была несломлена и требовала своего выражения, жаждала выплеснуться до дна. Русский атеист всегда зрит пред собою Бога, даже на тех митингах, когда он Его хулит и, словно одержимый, бросает Ему в лицо обвинения: «Зачем Ты создал этот мир – мир, которого не должно быть? Давай ответ!» – Здесь Бог понимается не как абстрактный принцип, а как Личность, против которой выступают с жаждой мести и с оружием в руках.

Безбожие для русского – не душевный пробел, а позитивное убеждение. Он не перестает веровать, но верует в нечто новое. Он верует в безбожность и отстаивает эту веру с такой нетерпимостью и с такой фанатичной энергией, которые свойственны только религиям.

Европеец – атеист из эгоизма и очерствелости сердца. В своем «точечном» чувстве он признает только себя. В своей самонадеянности он не терпит рядом с собой никаких богов. Русский становится атеистом из противоположных побуждений: из сострадания к твари земной. В своем вселенском чувстве он простирает взор далеко за пределы своего «я». Он больше не может совместить избыток страданий, которые видит вокруг себя, с благостью Бога. Он уже не может справиться с проблемой нищеты. Он, как Иван Карамазов, теряет веру в Бога из-за слезы невинно страдающего ребенка. Из сострадания к испытывающим мучения русский становится ненавистником Бога. Поэтому для русских безбожников нет ничего более ненавистного, чем попытка теодицеи[254] – оправдания и почитания «милостивого Бога». Только имея это в виду, можно понять кажущуюся жуткой фразу Ленина: «Всякая религиозная идея… всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость»[255]. – Тогда можно понять и то, как мог Достоевский называть своих соотечественников самым религиозным народом, а Белинский – самым нерелигиозным, при этом в конечном счете они не противоречили друг другу. Оба они думали об отношении русского к Богу, но один имел в виду поклонение Богу, другой – Его проклинание. – Итак, различие между западным и восточным безбожием вновь приводит нас к противоположности «точечного» и вселенского чувства.

Другие славяне чувствуют примерно то же, что и русские. Польская душа, настроенная, как и русская, по- мессиански, тоже склонна к проклинанию Бога, когда теряет самообладание от чрезмерных страданий. В жизни Мицкевича, классика польской поэзии, были времена, когда он был неистовым атеистом, мстя Господу за то, что Он терпит угнетение Польши русскими.

Европейцу такие настроения чужды. Поэтому он обычно неверно судит о русском безбожии. Он его воспринимает или за нравственное вырождение, или за гротеск, над которым можно посмеяться. В западной прессе всякий раз раздается громкий хохот, когда какой- нибудь коммунистический руководитель получает звание почетного безбожника. Европа не слышит скрытую трагическую ноту, которая сотрясает русский атеизм. Уже само слово «безбожный» вводит в заблуждение, поскольку оно – со времени перевода Библии Лютером – приобрело побочное значение злого. Кажется, и сами советские русские не осознают своего душевного состояния. Они называют себя не врагами Бога, каковыми являются, а безбожниками – не имеющими Бога.

Тем не менее, в европейской культуре есть кое-что сродни русскому атеизму. Рассказывают, что когда одного простого парижанина спросили в 1794 году, не деист ли он, тот ответил: «Je suis Anti-Dieu»[256]. Это был француз. На его месте мог бы оказаться и русский. Это был сторонник Эбера[257], который под маской религии разума выпустил на волю богоборческие силы. Он требовал упразднить Бога решением парламента, как если бы речь шла о свержении неугодного короля. Его приверженцы, как позже и большевики, громили церкви, во имя равенства сносили церковные купола, бросали в грязь церковные книги, сжигали исповедальни, рвали изображения святых. До сих пор точно не выяснено, в чем состояла существенная разница между «культом богини Разума» Эбера и деистским «почитанием Верховного существа» Робеспьера[258]. С точки зрения догматики, они, похоже, сводятся к одному. Различие тут в области душевного. И пропасть между ними в том же, в чем типично русский атеизм разнится от типично европейского.