Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Именно такой рассказ представляет собой «La vie ge’n’reuse des mercelots, gueuz et boesmiens, contenant leur facon de vivre, subtilitez et gergon»[431] – опубликованная во Франции в 1596 г. плутовская история в традициях испанской повести «Жизнь Ласарильо с Тормеса: его невзгоды и злоключения» («La Vida de Lazarillo de Tormes: у de sus Fortunas у Adversidades») (1554). Описаны три «антиобщества», к которым примыкает рассказчик: «мерсело» (meurcelots), нищие разносчики товаров, или продавцы-попрошайки, гёз (gueuz), то есть уличные грабители, которые, подобно своему прототипу, нидерландским гёзам, боровшимся с испанскими захватчиками, нападают из засады, и, наконец, те, кого на французский лад называют «боэмьен» (boesmiens), то есть называемые богемцами цыгане, которые довольно большими группами перемещаются вместе с семьями. Кочующий союз семей – вот что отличает их от других. Автор выбрал для рассказчика «плутовское имя» Пешон де Руби, значение которого он поясняет в прилагаемом списке слов: Пешон де Руби означает «enfant esveille», то есть ‘прыткое дитя’. Подобные списки слов предполагаемого секретного языка всех нищих и плутов, который в Англии назывался «cant», в Испании «Gerigonza Germania», а в Германии «ротвельш», а порой его по ошибке просто называли цыганским языком – такие списки частенько встречаются в книгах этого жанра. Они призваны убедить читателя в подлинности описываемых событий и, кроме того, дать ему дополнительное практическое средство защиты от воров и нищих. Книги этого жанра успешно распространяются в большинстве европейских стран благодаря переводам, плагиату, обработкам, а также через заимствование отдельных историй и мотивов. Из постоянно повторяющихся элементов содержания три представляются особенно интересными: прежде всего – порочная, наполненная бездельем жизнь, зачастую приводящая к более качественным условиям жизни, нежели жизнь, исполненная труда и усердия; далее – утонченность, подлость и отталкивающий характер преступлений. Намеренно выстраиваются аналогии к случаям злоупотребления доверием в высших сословиях, вплоть до социальной сатиры. Наконец, борьба против возмущенных ими властей, которая в случае победы цыган над властителями превратит цыган в народных героев.

Цыгане в таких текстах иногда вообще не появляются или появляются лишь на втором плане. Но два наблюдения делают их особенно интересными. Им приписывается хорошо функционирующая, пересекающая любые границы сетевая связь между собой, некая внутренняя организация, вторгнуться в которую очень сложно. Еще Джордж Генри Борроу (1803–1881), самозваный английский «друг цыган», в XIX в. в путевых заметках об Испании кичится тем, что его якобы приняли в цыганское сообщество. Это сообщество оберегает «тайны», особые способности и знания, оглашение которых обещает сенсацию. В истории своей жизни, содержащей всего несколько эпизодов, Пешон присоединяется к некоему «капитану египтян»[432], располагающему «отличным отрядом египтян или богемцев»[433]. Его приняли в отряд без обряда инициации и дали ему неприлично-вульгарную кличку Фуретт, звучащую, как женское имя. Банальности, давно известные всем, такие как обстоятельства кочевой жизни, рассказчик выдает за сведения, добытые им под угрозой для жизни.

Когда они организуют лагерь в каком-нибудь небольшом селении, это происходит всегда с разрешения помещика или начальника этой местности: Место их ночлега – сарай или брошенный дом[434].