Французская армия после Пиренейского мира была сокращена в меньшей мере, чем можно было ожидать, примерно до 40–45 % состава, и очень скоро начался ее новый рост. В 1667 г. ее численность составляла 72 тыс. человек, к февралю 1672 г. — 120 тыс., к началу 1678 г. в ходе войны она выросла до 279 тыс., и расходы на армию уже далеко перекрывали рекорды Тридцатилетней войны. К 1710 г. в разгар Войны за испанское наследство французская армия насчитывала примерно 300 тыс. солдат и была, бесспорно, самой многочисленной армией Европы. В своей основе она по-прежнему оставалась наемной, профессиональной; вербовка солдат, разумеется постоянно сочетавшаяся с обманом и принуждением, производилась по королевским патентам на основе частного предпринимательства отдельными полковниками и капитанами (эти должности были продажными), немалое значение имели и иностранные наемники (швейцарцы, пьемонтцы). Благодаря энергии военного министра Лувуа в армии была укреплена дисциплина (в частности, во время постоев), улучшена выплата жалованья, введена униформа. Окончательно сложилась система непродажных воинских должностей (лейтенант, майор, подполковник, бригадир), делавшая необязательной для карьеры покупку капитанских и полковничьих званий.
Потребность в солдатах привела к организации в 1688 г.
Флот обогнал сухопутную армию в деле организации принудительного набора: еще в 1669–1673 гг. все жившее морем мужское население побережья было разделено на три класса, каждый из которых должен был служить в военном флоте по очереди в течение года. Служба французских моряков в иностранном флоте, даже в торговом, стала рассматриваться как государственное преступление.
Огромная армия делала возможной активную завоевательную политику, к которой стремилось воинственное французское дворянство; весьма заметно улучшились возможности военной карьеры. Миролюбивый внешнеполитический курс после Пиренейского мира был в 1660-е годы тем более неприемлем для дворянского «общественного мнения», что военная слабость старого соперника — Испании стала теперь очевидной, а все потенциальные противники Франций были разобщены между собой; казалось, что Франции остается только в легких кампаниях пожинать плоды вековых кровавых усилий. Встав с середины 1660-х годов на путь развязывания европейских войн, Людовик XIV действовал как первый дворянин своей страны, тем лучше понимавший чаяния своего класса, что они вполне соответствовали его представлениям о необходимости для монаршей славы лавров короля-завоевателя. Именно эта политика втянула Францию в затяжные войны с европейскими коалициями, нанесшие большой ущерб ее экономике.
Но армия не оставалась без дела и в мирное время. Она использовалась для подавления антиналоговых восстаний, для взимания недоимок, широко известна роль драгунских постоев («драгонады») в деле насильственного обращения протестантов в католичество перед отменой в 1685 г. Нантского эдикта о религиозной веротерпимости. Укрепление армии, таким образом, позволило монархии увереннее контролировать положение в провинциях.
Вопрос о личности более полувека стоявшего у руля французской монархии короля Людовика XIV, прозванного «Король-Солнце», имеет особую значимость уже потому, что для его современников и потомков он стал как бы воплощением самой идеи абсолютного монарха. Чем объяснить такой успех этого короля в его исторической роли?