Европа перед катастрофой, 1890–1914

Но для тори это было величайшее поражение на выборах в обозримом времени. Даже Бальфур потерял место в палате общин, как и его брат Джеральд, двое членов его кабинета – Альфред Литтлтон и Сент-Джон Бродрик, его кузен Хью Сесил и, что особенно опечалило журнал «Панч», Генри Чаплин, сквайр Англии, тридцать девять лет прослуживший членом парламента. Все они вновь обрели свои депутатские места во время последующих дополнительных выборов, но пока балом правил «новый демос», наслаждаясь победоносным парламентским большинством.

Во время предвыборной кампании в Манчестере Бальфур, обладавший уникальной способностью не поддаваться суете, взял тайм-аут, чтобы поразмышлять над проблемой, интересовавшей не только его: вернется ли он в кресло премьер-министра? В 1903 году Теодор Герцль от имени сионистов попросил Джозефа Чемберлена оказать содействие в получении колониальной хартии для Синайского полуострова. Чемберлен не мог повлиять на британские власти в Египте, но видел в евреях превосходных агентов колониализма и предложил им Уганду в Восточной Африке взамен Палестины. Хотя в России продолжались погромы и восточноевропейские евреи пытались бежать из Европы, сионистский конгресс отказался от предложения, и Бальфур хотел понять – почему? Его давно занимала идея о том, что «христианская религия и цивилизация в большом долгу перед иудаизмом». Он постоянно держал на задворках памяти проблему Уганды и в разгар предвыборной кампании попросил своего политического агента господина Дрейфуса высказать свое мнение на этот счет. Дрейфус предложил привести друга, ревностного сиониста, родившегося в российской черте оседлости, д-ра Хаима Вейцмана, тогда тридцатидвухлетнего преподавателя химии в университете Виктории в Манчестере. Бальфур в своем избирательном штабе, устроенном в отеле Манчестера, отвел пятнадцать минут для разговора с гостем, а слушал его более часа ³⁷. Вейцман нервничал и волновался, пытаясь рассказать известному государственному деятелю на ломаном английском языке историю надежд, страданий и идейно-нравственных мытарств своего народа. «Я прочитал целую лекцию о смысле и значении сионизма… Ничто другое, а только лишь глубокая религиозная убежденность, выраженная в политических терминах, может сохранить это движение, и эта убежденность должна основываться и проистекать из Палестины. Любое отклонение от Палестины было бы недопустимо… Я взмок, стараясь найти менее нудный способ выражения… Неожиданно и для себя я вдруг сказал: “Господин Бальфур, представьте себе, что я предлагаю вам Париж вместо Лондона. Вы согласитесь?”

Он выпрямился, взглянул на меня и ответил: “Но, доктор Вейцман, у нас уже есть Лондон”.

Верно, сказал я. Но у нас был Иерусалим, когда на месте Лондона было болото. Он откинулся назад и продолжал в упор смотреть на меня… Я больше не видел его до 1914 года». А о декларации, названной впоследствии его именем, Бальфур скажет на исходе жизни: «Это самое значительное из всего, что я сделал».

На следующее утро после провальных выборов Бальфур навестил друга и произвел на него удручающее впечатление: за всю жизнь он еще не видел его «в таком расстройстве»³⁸. Однако Бальфур ушел спать с книгой в руках, спустился к завтраку «отдохнувшим и жизнерадостным», после обеда играл в гольф, назавтра тоже играл в гольф и казался в полной мере довольным собой, совершенно не интересовался результатами выборов, «даже не взял в руки газету». В поражении он видел следствие подъема рабочего движения и нарастания в обществе жажды перемен. Реальные проблемы не играли значительной роли: аудитория не внимала аргументам.

Игра в гольф не отвлекала его от раздумий. «Выборы 1906 года знаменуют начало новой эры», – писал он на следующий день Фрэнсису Ноуллзу, секретарю короля. Внезапное пришествие Лейбористской партии – многообещающий факт. Подана заявка на власть новым претендентом. В письмах, отправленных и в этот, и в последующие дни ³⁹, Бальфур разъяснял свое видение перемен: «Происходит нечто большее, чем обыкновенные партийные перестановки; то, что происходит сейчас, не имеет никакого отношения к нашим перебранкам, случавшимся три года назад». Кэмпбелл-Баннерман – «всего лишь щепка, подхваченная течением, которое он не в силах контролировать». Смысл происходящей драмы можно понять только в контексте того массового движения, которое привело к бойне в Санкт-Петербурге, вызвало бунты в Вене, манифестации социалистов в Берлине. Предугадывая долговременные последствия текущих политических трансформаций, Бальфур писал в дни триумфа либералов: «Все закончится, я думаю, развалом либеральной партии». Новые условия борьбы его больше приободряли, а не расстраивали, и он заверял Ноуллза в том, что у него нет «ни малейших намерений уйти из политики», так как меня «чрезвычайно заинтересовало то, что сейчас происходит».