Готовясь к новым выборам, правительство Асквита разработало парламентский законопроект, предусматривавший аннулирование права вето палаты лордов: его предполагалось внести на рассмотрение палат после возвращения на Даунинг-стрит. Имелось в виду также, что к законопроектам, которые спикер уже сертифицировал как финансовые билли, вето уже не будет применяться, и последующие билли, рассмотренные в палате общин, будут становиться законами и при согласии, и без согласия лордов. В Лондоне только и было разговоров о титуловании пэров; всем – от поэтов до торговцев чаем, «даже Хилэру Беллоку», как зловредно заметил Уилфрид Блант, мерещилось, что корона пэра опускается на голову. Асквит тем временем распространял намеки на гарантии, якобы обещанные королем.
Уже во время предвыборной кампании стало ясно, что ораторские набеги Ллойда Джорджа на герцогов не подействовали. Публика довольно равнодушно отнеслась и к наскокам на пэров. По оценке Холдейна, 40 процентов электората не имели определенного мнения и 20 процентов проявляли апатию и отрешенность 78
, то есть ситуация возвратилась в свое нормальное состояние. Альфред Остин, отдыхавший на юге Франции, относился к выборам со всей серьезностью. Поскольку его округ был по преимуществу консервативным, он не чувствовал необходимости возвращаться домой специально для голосования, но «мне передавали результаты по телеграфу каждый день из Карлтонского клуба». Дома же, писала Беатриса Вебб, «мы все, затаив дыхание, ждали исхода величайшей битвы». Исход оказался малоприятным для многих. Либералы вернулись в палату, но свое большинство утеряли до такой степени, что опять стали зависеть от настроения ирландцев. Лейбористы, ущемленные предписанием Осборна, объявившим в 1908 году противозаконным использование профсоюзных средств в политических целях, потеряли десять мест. Консерваторы завоевали 105 мест, достаточно, чтобы говорить о победе, но не так много по сравнению с тем, с чего они начинали. Обе стороны оказались в затруднительном положении. Для утверждения бюджета либералам были нужны голоса ирландцев, но ирландцы возненавидели законопроект, облагавший налогом виски. Асквит мог добиться их поддержки обещанием провести закон об аннулировании права вето лордов и расчистить путь для гомруля. За четыре года властвования либералы не раз вносили на рассмотрение билль о гомруле, но именно сейчас, как говорил спикер Лоутер, он «занял центральное место во всей ситуации». Ирландцы вели себя не как «беспомощные просители», а демонстрировали «настырное упрямство и силу», и связь между двумя ключевыми проблемами приняла «непосредственный, очевидный и безошибочно узнаваемый характер»79. Правительство теперь было вынуждено довести битву до логического конца – создать новых пэров или по крайней мере получить обещание короля создать их. С этого момента события начали приобретать остроту, не виданную со времен распрей по поводу реформирования избирательной системы.Асквит формально предложил парламентский билль в феврале 1910 года, сопроводив его предупреждением: если лорды не примут законопроект, то он посоветует короне предпринять определенные шаги. Затем последовали переговоры, закулисные интриги, попытки оказать давление или повлиять советами на короля, межпартийные и внутрипартийные сделки, обмены визитами и консультациями в особняках и сельских резиденциях, совещания с архиепископом Кентерберийским. Почти незаметно и без проблем бюджет приняли, как Лансдаун и обещал, что это произойдет в случае победы либералов. О бюджете забыли, его место заняли парламентский билль и нелепая идея о пятистах «кукольных» пэрах. Хотя проблема отнимала уйму времени и усилий короны, министров, оппозиции, она, в сущности, была подложной. В отличие от дела Дрейфуса, она не затрагивала кардинальных вопросов отстаивания прав человека и справедливости. Либералам мешала жить предоставленная лордам возможность разрушать замыслы палаты общин, хотя Герберт Сэмюэл чистосердечно признавал: «Они утвердили почти все наши социальные законодательства». Исключение составили билли об образовании и лицензировании торговли алкоголем: один из них являлся смесью компромиссов, никого не удовлетворявших, а другой – вряд ли имел столь принципиальное значение, чтобы из-за него ломать копья и конституцию. Либералы разъярились только для того, чтобы отомстить за неуспех своих программ и унижение перед ирландцами. Они считали свои действия оправданными, потому что видели в палате лордов, как говорил Мастерман, институт, «соглашающийся на перемены, которые ему не нравятся, только под воздействием страха»: «Этот институт практически ничего не делает, а только модифицирует, проверяет или уничтожает результаты труда других людей. Он не выдвинул ни одного конструктивного предложения, которое помогло бы людям справиться с трудными проблемами».