Европа перед катастрофой, 1890–1914

Единственным практическим результатом конгресса было формирование постоянного органа – Бюро в Брюсселе, председателем которого назвали Вандервельде, а секретарем – тоже бельгийца, Камиля Гюисманса. Исполнительному органу надлежало принимать промежуточные решения, готовить повестки дня для съездов и созывать в случае необходимости экстренные собрания, на которые каждая нация-участница должна направлять двоих делегатов. Финансирование выделялось мизерное, Бюро не смогло завоевать авторитет или приобрести минимальную власть и занималось только почтой, демонстрируя, насколько слабы материальные ресурсы интернационализма.

Ревизионизму противостоять трудно. Жорес допускал практическое сотрудничество, но отвергал вмешательство Бернштейна в теорию. На студенческой социалистической конференции в 1900 году, касаясь разногласий между Бернштейном и Каутским, он сказал: «В целом я на стороне Каутского». Бернштейн не прав, утверждая, будто пролетариат и буржуазия, смыкаясь по краям, объединяются. Между классами, один из которых владеет средствами производства, а другой – лишен их, «без сомнения, пролегает четкая демаркационная линия», хотя, конечно, могут быть и посреднические промежуточные оттенки. После такого загадочного замечания в Жоресе уже заговорил истинный профессор: «Неуловимыми нюансами мы переходим от белого к черному, от пурпура к красному цвету, от темноты ночи к дневному свету; эти неощутимые изменения дали Гераклиту повод сказать, что в каждом дне всегда есть немножко ночи и в каждой ночи – немножко дня… Крайности сближаются промежуточными посредническими движениями…» Жорес некоторое время продолжал рассуждать в том же духе, гипнотизируя аудиторию, и вернулся к главному предмету дискуссии. Какими бы антагонистами ни были противоборствующие классы, это не значит, что между ними не может быть контактов или сотрудничества, закончил свою речь Жорес, призвав к социалистическому единению под «гром аплодисментов, приветствий и восторженных криков Vive Jaurès!»

Будучи одним из четырех вице-президентов палаты депутатов после переизбрания в 1902 году, Жорес практиковал политическое сотрудничество ежедневно, фактически став лидером левого блока партий, поддерживавших правительство в схватках с армией и религиозными орденами. Жизнь заставляла его превращаться в ревизиониста. Он посещал приемы в британском посольстве и побывал на банкете в Елисейском дворце в честь короля и королевы Италии в 1903 году. На партийном съезде в Бордо в том же году он заявил, опровергая Геда, что государство вовсе не является неприступным образованием, которое надо либо терпеть, либо сокрушать: его можно реформировать. Постепенно на месте буржуазного может появиться пролетарское государство, и «мы окажемся в зоне социализма, подобно тому, как капитаны кораблей вступают в новое полушарие, хотя нет никакого троса, протянутого через океан и отмечающего границы». Однако Жорес признавал, что непросто согласовать сотрудничество с классовой борьбой. С этой трудностью столкнулись и немецкие социалисты на своем съезде, проходившем в том же году в Дрездене.

Проблема, вокруг которой разгорелись дебаты, получила название «дилеммы бриджей»⁴³. Социал-демократы одержали блестящую победу на выборах, набрав более трех миллионов голосов и получив восемьдесят одно место в рейхстаге. Бернштейн считал бессмысленным в таких условиях придерживаться жесткой марксистской позиции политической обособленности. Он настаивал на том, чтобы партия воспользовалась прерогативами, данными ей на выборах, и приняла один из вице-президентских постов, который ей полагался. Поскольку это предполагало нанесение официального визита кайзеру в одеянии придворного, возникло очень серьезное этическое и политическое затруднение, обсуждавшееся несколько дней. Только представьте себе социалиста в бриджах, чулках и туфлях с застежками! – чертыхался Бебель. Признать, что социалистическую партию hoffähig (принимают) при дворе, значит нанести оскорбление всему рабочему классу. Бернштейн доказывал: важно не то, как одеты социалисты, а то, что они делают в парламенте. Но спорщиков больше занимала перспектива появления на публике социалиста в бриджах, и его доводы никто не слушал.