Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Когда идея такого четкого единства стала преобладать и когда она начала выражаться в общих церемониях и общем вероучении, тщательно подогнанных под признанные стандарты, совершенно естественно и даже неизбежно, что христианство сделало следующий шаг, чтобы сам факт образования столь универсального сообщества стал мощнейшим фактором в создании органа закона и администрации; иными словами, общего церковного правительства, которое должно было соответствовать комплексу уже сформированных ритуалов и доктрин, охранять его и регулировать. Постоянное стремление к идеальному единству привело к созданию реального.

Второй из двух главнейших причин, приведших к образованию единовластной церкви, был Рим — как комплекс влияний и идей, выросших из истории и положения Рима и Римской империи. Настолько важными и руководящими были эти влияния и идеи, что без них, можно сказать, единовластная церковь никогда не возникла бы.

Во-первых, Рим был столицей политического мира. Что может быть естественнее, чем то, что его стали считать и религиозной столицей мира? Тот факт, что патриарх Константинополя был епископом фактической столицы государства, был, пожалуй, самой важной причиной, которая распространила его власть над Востоком. Но даже после основания Константинополя Рим по-прежнему в каком-то особом смысле считался центральным городом и мировой столицей, и настроения, которые помогли епископу Константинополя, гораздо сильнее помогли епископу Рима, хотя он сам, возможно, и отказался бы признать этот факт.

Во-вторых, римский империализм был единственной моделью устройства, которой располагала ранняя церковь. По мере того как она начала перерастать в общую организацию широко разделенных провинций, едва ли она могла поступить иначе, чем принять форму единственного знакомого миру правительства и скопировать не просто названия, такие как диоцез[70], но и его структуру и методы. Интересно, однако, что это было отнюдь не бездумное копирование, и наряду с ним также действовал и свободный политический гений, изобретая новые институты для новых потребностей, как, по крайней мере в самых характерных чертах, следует из значительной эволюции церковного совета.

В-третьих, опять-таки, как древнегреческий философский дух пробудился к новой жизни и силе в развитии богословской системы ранней церкви, так и былой римский гений политической организации и управления нашел новую область для действия и создал новую империю в лице института папства. В политической сфере для него уже не оставалось никаких возможностей. Его работа там закончилась, но в истории западной церкви прошла последовательность великих деятелей, людей с имперскими идеями и гением, которая напоминает ряд государственных деятелей ранних дней Рима, проделавших аналогичный труд. Римские епископы Юлий, Иннокентий, Лев и Григорий, каждый из которых первым носил это имя, и Амвросий, епископ Медиоланский — всего лишь примеры тех, кто, независимо от того, велики или малы были предоставленные им шансы усилить власть своего поста и создать определенные конституционные прецеденты, увидели в нем наиполнейшие возможности и использовали их к максимальной выгоде. Таковы были умы этих людей и атмосфера Рима, где любое влияние было императорским и все традиции — имперскими, и именно там впервые оформилась идея, что у единой великой церкви должен быть один глава, ее божественно рукоположенный примас в лице епископа Рима, сначала, конечно же, смутно, а затем все более сознательно — достаточно сознательно, чтобы создать согласованную рабочую модель, несмотря на все переменчивые обстоятельства их правлений.

Сюда же стоит включить и юридическую склонность римского интеллекта. Именно ей больше, чем чему бы то ни было, обязано возникновение колоссального корпуса богословия, соответствующего по характеру западному уму, системы не такой изощренно абстрактной, как восточная, но практичной, юридической и четко систематизированной. Она дала Западу как определяющему и организующему ядру совокупность собственных доктрин, независимых от восточных, и уверенную позицию отдельной церковной организации. Более того, гений его великого созидательного богослова, Блаженного Августина, одного из величайших в интеллектуальной истории мира, превосходит даже гении его великих созидательных понтификов. Труд Августина состоял в том, чтобы дать западной церкви, только начинающей обретать отдельное существование, кристаллизующий корпус мысли, необходимый для того, чтобы выразить в четких и научных тезисах то, за что она выступает и чем оправдывается ее отдельное существование. Церковь не осталась верна всем учениям Августина, и все же роль его богословия в эпоху строительства римской церкви можно легко понять по тому сильному конструктивному влиянию, которое оно оказало в последующий, более знакомый нам век, когда церковные организации прошли через новую стадию формирования в период Реформации.