Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Хлодвиг, кроме того, предпринял и третий важный шаг в этом процессе объединения. При нем один институт, созданный в Древнем мире еще до появления в нем германцев, продолжил энергичную жизнь, обладая широким влиянием, более того, сила его постепенно возрастала на протяжении всех перемен этого периода хаоса. В будущем ему суждено было стать еще большей силой и оказывать влияние еще более широкое и долгое, чем влияние франков. Кроме того, это был один из важнейших каналов, по которым древняя цивилизация перетекла в новую. Это была римская церковь. Ей суждено было стать великой духовной силой наступающей эпохи. Поэтому самым важным вопросом был тот, должны ли франки, которым, со своей стороны, суждено было превратиться в великую политическую силу будущего, действовать в союзе с этой другой силой или быть в оппозиции к ней?

Другие германцы, вошедшие в империю, за исключением саксов, были христианами, но обращенными в ту ветвь христианства, которая известна нам под названием арианства. Это было вероучение, подобное тому, что теперь называется унитарианским, оно возникло на Востоке в начале IV века и оставалось причиной богословских разногласий в течение двух или трех сотен лет. Независимо от любых личных убеждений по этому теологическому вопросу, есть то, что осуждает западное арианство в глазах истории и делает его участь заслуженной, а именно, что во времена отчаянной необходимости хоть как-то объединить и удержать разбитые осколки империи, когда хаос представлял наибольшую угрозу, оно выступало за разделение и местную независимость. Оно не обеспечивало прочных уз религиозного единства, как это удалось католичеству, чтобы сменить им разрушавшееся политическое единство. Бургунды и вестготы, вандалы, остготы и лангобарды не имели единой религиозной организации и не признавали главенства епископа Рима. Они все же терпимо относились к католичеству своих римских подданных и не разрывали связей с римской церковью, но такой итог, несомненно, последовал бы, если бы они превратились в мощные постоянные государства с арианством в качестве религии. Продолжающаяся жизнь этих народов означала бы не только политический, но и религиозный распад Европы. Единство будущего в христианском содружестве народов стояло на кону и зависело от победы римской церкви и Франкской империи.

Этот вопрос Хлодвиг решил обращением в католическое христианство вскоре после начала своего восхождения. Маловероятно, что он, как и Константин, когда-либо был настоящим христианином, и их истории во многом параллельны. Мы можем лишь догадываться, что Хлодвиг руководствовался политическими соображениями, но они кажутся очевидными, и нет никаких сомнений, что его дальнейшим завоеваниям в Галлии благоприятствовало то, что франки были одной веры с жителями римских провинций, тогда как готы и бургунды, на которых он напал, арианами. Он, конечно, не мог ни в малейшей степени представлять себе отдаленных последствий своих действий; но, как мы видим, они оказались самыми результативными. Пожалуй, Франкская империя могла образоваться и без этого союза. Возможно также, что для всех ее частей могла возникнуть общая церковная организация, но эта церковь не могла бы проделать столь же важную работу за пределами франкских границ, как и внутри них, какую проделала католическая церковь.

Итак, в этих трех отношениях деяния Хлодвига сыграли созидательную роль. Он объединил римлян и немцев на равных условиях, так что и те и другие сохранили источники своей силы, чтобы сформировать новую цивилизацию. Он основал политическую державу, которой суждено было объединить в себе почти всю Европу и положить конец периоду нашествий. И он установил тесный союз между двумя великими руководящими силами будущего, двумя империями, которые продолжили созданное Римом единство, — политической империей и церковной.

С одной стороны, то, что римские институты вообще сохранились в этом Франкском королевстве, может показаться более странным, чем то, что они угрожали вытеснить германские. Франкская оккупация Галлии была завоеванием. Она представляется более явным завоеванием, чем большинство других миграций германцев — с безусловной сменой правительства и вследствие этого предположительной сменой институтов[74].