Европейская мечта. Переизобретение нации

В своей книге «Новые немцы» Херфрид и Марина Мюнклер тоже подходят к проблеме беженцев с разных точек зрения. Их можно воспринимать как бремя и угрозу, а можно видеть в них шанс для нашего общества. Авторы не скрывают, что первоначально миграция ложится огромным грузом на федеральные земли, муниципалитеты и государственный бюджет, и все-таки они отдают предпочтение второму варианту, приводя остроумный довод: «Кто ставит на провал интеграции, проигрывает в любом случае, а ставящий на ее успех, получает шанс выиграть»[585].

Перестройка национального «мы»

Долгое время самоописание нации было привержено идеальному образу родины: оно создавало однородное пространство «онтологической безопасности», обитатели которого делили одну территорию, говорили на одном языке, исповедовали одну религию или культуру и воображали себя наследниками одной общей истории. С этой гомогенной моделью общество распрощалось в 2000 году, когда тогдашнее красно-зеленое правительство приняло новый Закон о гражданстве. Тем самым юридически Германия стала страной, принимающей мигрантов (Einwanderungsland). На основании нового закона ежегодно натурализуется до 100 тысяч человек, и эти возможности еще далеко не исчерпаны. Но спрос оказался не столь велик, многие довольствуются видом на жительство. В одном радиоинтервью Даниель Тим, юридический эксперт правительства по вопросам предоставления убежища и гражданства, назвал три причины невысокого спроса на получение гражданства: во-первых, само правительство недостаточно этому способствует; во-вторых, те, кто принимает немецкое гражданство, должны отказаться от прежнего гражданства, что для многих неосуществимо; в-третьих, среди мигрантов есть опасения, что они не будут признаны в этом государстве равноправными членами общества[586].

Перестройка нации в общество, открытое для мигрантов (Einwanderungsgesellschaft), идет полным ходом. Это существенно разнообразило население Германии за последние двадцать лет. После падения Берлинской стены стала известна крылатая фраза Вилли Брандта: «Теперь срастется то, что должно быть вместе!» В 1989 году социолог Ульрих Бек в контексте дебатов о мультикультурализме переиначил ее: «Теперь срастется то, что не может быть вместе!»[587] Сегодня это напоминает высказывание какого-нибудь политика из АдГ, но выражает то, что стало неоспоримой реальностью: жизненное пространство вместе с коренными немцами делят 11,2 миллиона иностранцев. Без этого притока население с 1970 года неминуемо сокращалось бы. Эта миграция гораздо сильнее изменила восточную часть Германии, чем западную, где доля иностранцев всегда была существенно выше[588]. Новое разнообразие определяется уже не только социальными и политическими различиями, но все больше и больше этническими, религиозными и культурными. Очевидно, что это порождает и абсолютно новые вопросы и вызовы, связанные с понятиями нации и родины.

Когда воссоединенная Германия начала перестраиваться, чтобы стать обществом, открытым для мигрантов, это общество было потрясено серией убийств, совершенных членами НСП. «Шок 4 ноября 2011 года», вызванный самоубийством двух правых радикалов, показал, что на протяжении десятилетия эти люди при полном бездействии властей совершали теракты и, в частности, убили девять мигрантов турецкого происхождения и женщину-полицейскую. Расизм и антисемитизм оставили за собой кровавый след в двух первых декадах XXI века. Убийства в Галле и Ханау[589], рост преступлений на почве ксенофобии показали, как труден путь к обществу, основанному на разнообразии, взаимном признании и солидарности. В то же время траурные мероприятия и шествия свидетельствовали о том, что солидарность с жертвами террора значительно возросла и что общество глубоко встревожено прогрессирующим расизмом[590].

Расширение нарратива: история колониализма