— Государь, — сказал Бисмарк, — при своих надеждах и стремлениях я принял в расчёт в качестве фактора готовность прусской армии к битве, но не мог принимать в расчёт слабость противника в той мере, в какой она оказалась в действительности, поэтому и успех превзошёл все ожидания.
Император провёл рукой по усам; его глаза стали ещё непроницаемее.
Он молчал несколько секунд, в течение которых граф Бисмарк не сводил с него своих ясных и спокойных глаз.
— Великие национальные объединения, — сказал потом Наполеон, — составляют необходимый результат развития народной жизни, я вижу в этом большее ручательство в истинном равновесии Европы, чем в искусственном и часто противоестественном расчленении народов, над которым производила опыты старинная дипломатия. Два великих народа, довольные внутри своими национальными условиями, будут сохранять мир в течение более продолжительного времени, нежели многочисленные независимые области, руководимые честолюбием и часто интригами кабинетов. Так и в национальном объединении Германии, преимущественно северной, — прибавил он, не делая особенного ударения, — я вижу новый залог долговременных добрых отношений между Германией и Францией, независимо от чувств правительств, которые так же недолговечны, как и лица, их определяющие.
— Ваше величество, — сказал граф Бисмарк, — знает про моё убеждение в необходимости не только мира, но и действительной дружбы между французским и немецким народами, которые призваны трудиться сообща над делом культуры, я не думаю, чтобы нашёлся когда-нибудь в Германии государственный муж, который нарушил бы этот мир, не имея к тому основательных причин.
— Однако ж нельзя отрицать, — сказал император совершенно спокойным, почти равнодушным тоном, — что в немецком национальном движении заключается известная неприязненность к Франции, унаследованная от прежних времён, — прибавил он, — и не имеющая теперь основания.
— Если ваше величество следило за французской прессой, во главе которой стоят парижские журналы, — возразил граф Бисмарк с холодной вежливостью, — то, конечно, согласитесь, что нельзя приписывать немецкому общественному мнению инициативы в области национальной враждебности.
— Это, без сомнения, минутное, волнение, — сказал император, — которое будет непродолжительно и не окажет никакого дурного влияния, потому что правительства проникнуты убеждением в необходимости добрых отношений и личным желанием сохранить последние. Это волнение, — продолжал он, быстро взглянув на графа Бисмарка, — исчезнет немедленно, как только будет найдено твёрдое основание, на котором могут при новых условиях установиться долговременные международные отношения.
Ни одна жилка не дрогнула в лице прусского министра-президента, глаза его спокойно и ясно встретили быстрый взгляд императора.
— Я не вижу, государь, — сказал он вполне непринуждённым, естественным тоном, — как могут быть нарушены дружественные отношения между Германией и Францией, столь желательный как для вашего величества, так и для моего всемилостивейшего государя — основания Пражского мира, на который опираются новые условия.
— Дорогой граф, — прервал его император, принимая откровенный вид и раскрывая глаза. — Пражский мир — временная мера.
Граф Бисмарк взглянул на него с удивлением.
— Пражский мир, государь, — сказал он, — есть международный договор, который…
— Совершенно так, — подхватил император, — но в национальном развитии есть такие пункты, через которые идут события к естественному и необходимому конечному договору — таким пунктом представляется мне Пражский мир, когда я рассматриваю условия Германии.
Граф Бисмарк молчал.
— Видите ли, — продолжал Наполеон после минутной нерешимости, — уже давно немецкая нация требовала объединения, говоря органами своей прессы, с трибун, устами своих учёных, в созданиях поэзии — стремление к этому объединению отчасти содействовало громадному успеху 1866 года, но успех этот не вполне довёл до предположенной цели, потому что Германия ещё раздвоена, и, насколько я понимаю общественное мнение в вашей стране, оно уже начинает требовать полнейшего объединения всех частей.