Европейские негры

Швея упала бы, если б не поддержала ее добрая Мари, которая все время с состраданием слушала разговор.

– Так ребенок умер! сказала фрау Беккер. – Каким же манером это случилось?

– Да много ли надо ребенку, чтоб умереть? сказала крестьянка: – на прошлой неделе был здоровёшенек, а вчера и помер. Вот тебе, матушка, и свидетельство, что его схоронили.

Долго Катарина полусумасшедшими глазами смотрела то на крестьянку, то на фрау Беккер, потом поникла головою на грудь танцовщицы, колени её подкосились и Мари должна была опустить ее на кресла.

Только теперь, когда швея лежала с закрытыми глазами, слабо дыша, осмелилась взглянуть на нее крестьянка и сказала хозяйке: «Эх, жалко бедняжку! как ведь ее сразили-то мы!»

– А что нам делать? Помочь нёчем, отвечала хозяйка, опершись рукою о стол. Ты, впрочем, все устроила в порядке, чтоб не было хлопот? Смотри у меня, чтоб не вышло плохой потехи! прибавила она вполголоса. – Ты получила деньги, так тебе и отвечать, если что выйдет.

– Что ты, матушка, разболталась-то? сказала крестьянка: – неравно услышит, греха наживем. Иди-ко в другую комнату, обо всем, как следует, поговорить.

Старухи перешли в другую комнату, а Мари осталась одна у швеи, лежавшей без движении. Она торопливо стала мочить ей виски холодною водою, тереть одеколоном, который, к-счастью, нашла у себя в ящике, и Катарина открыла глаза. Мари указала ей на соседнюю комнату и приложила палец к губам, приказывая молчать. Катарина поняла эти жесты и осталась неподвижною; только глазами жадно следила за танцовщицею, которая тихо подкралась к дверям комнаты, где толковали между собою старухи. Несколько минут она подслушивала их тихий разговор, потом так же тихо воротилась к швее, стала на колени, чтоб приблизиться к её уху, и шепнула: «Молчи, не говори ни слова; а когда они прийдут сюда, закрой опять глаза. Не плачь же, ребенок твой жив, только они его украли, спрятали, не знаю куда, но можно будет узнать: ведь и у нас есть друзья».

В эту минуту снова появились старухи.

– Все еще лежит! Ну что, как умрет? с беспокойством сказала фрау Беккер, видя, что Катарина остается в прежнем положении, с закрытыми глазами.

– А что ж, если умрет? Ей же лучше: меньше мученья на свете приймет, отвечала крестьянка.

– Не говорите так громко! сказала Мари: – вы ее испугаете, если она начнет приходить в чувство.

– Ну, мне уж она и так перемутила душу! сказала крестьянка: – не останусь слушать, как она будет крушиться. А вы отдайте ей свидетельство, что ребенка схоронили: оно написано ни всей форме, без фальши.

Она пошла из комнаты.

– Я провожу тебя, сказала фрау Беккер, и ушла вместе с нею.

Тогда швея открыла глаза, но была так слаба, что только через несколько минут собралась с мыслями, чтоб расспросить Мари. Тогда танцовщица пересказала бедной матери все, что слышала: ребенок не умер, но под его именем похоронили другое дитя, и таким образом достали свидетельство о погребении. Куда скрыли ребенка – этого не упоминали старухи в своем разговоре; из их слов ясно было только то, что это сделано по наущению родных невесты, чтоб разорвать последние узы, которые могли еще связывать жениха с покинутою швеею.

Танцовщица старалась успокоить несчастную мать надеждами, что ребенок отыщется; но она сама ужасалась, видя теперь на живом примере, какую будущность готовит ей тетка: ведь уж давно твердит ей тетка о том, что надобно пользоваться молодостью и красотою.

– Я скоро умру, Маша, сказала Катарина: – и тогда… ты видишь, к чему приводит дорога, по которой заставили меня идти. Не подражай же мне, и ты будешь все-таки счастливее меня… Когда я умру, и если найдется мой ребенок, не покинь его хоть ты… кроме тебя, некого мне просить.

На улице послышался стук экипажа; танцовщица взглянула в окно и увидела подъезжавшую к воротам театральную карету.

– Прости, Катарина, я должна сейчас же ехать: экипажу некогда ждать; но я поговорю о тебе в театре с другими девицами: они знают всех в городе и, быть-может, скажут мне что-нибудь, и тогда мы поговорим с тобою, что делать.

Она вышла вместе с Катариною. В карете уж сидели три или четыре девушки.

– Долго вы заставляете ждать себя, мамзель Мари, сказал лакей.

– Что делать! вот с этою девушкою, которая пошла по улице, сделалось очень-дурно, и я ухаживала за нею. Она указала на Катарину, которая едва могла идти от слабости.

– Где она живет? спросил лакей.

– В Кузнечной Улице.

– Нам туда надобно ехать, сказал лакей, и, обращаясь к девушкам, сидевшим в экипаже, сказал: Сударыни, не посадите ли вы с собою вот ту бедняжку, подвезти ее до Кузнечной Улицы? Ведь она, того-и-гляди, упадет. Доброе дело сделаете, сударыни.

– Какой ты стал добрый! весело отвечала ему одна из девушек: – а впрочем, почему ж не посадить ее в карету? место еще есть.

Остальные девицы согласились, карета догнала Катарину, которая, к величайшему изумлению, очутилась в экипаже прежде, нежели даже могла понять эту неожиданную любезность танцовщиц.

IX. За кулисами