Очевидно, самому понятию — быть записанным в родословную книгу — в жизни придавалось большое значение. Об этом говорит не только количество списков XVI–XVII вв., составленных для отдельных семей, но и возросший интерес к рукописям, когда в 80-е гг. XVII в. после отмены местничества в Палате родословных дел составлялись новые официальные родословные книги. Не дожидаясь их создания, многие семьи делали для себя копии ранних редакций родословцев и вписывали в них копии своих документов, подаваемых в Палату родословных дел.
Видя деятельность Посольского приказа по оформлению происхождения «нововыезжих иноземцев», некоторые русские семьи в середине XVII в. подают в этот приказ челобитные, прося оформить их «выезжее» происхождение (Римские-Корсаковы, Отяевы).
Посольский приказ стал играть большую роль в создании родословных документов. Кроме оформления дел о выезде дворян на русскую службу, в нем переводились и создавались новые родословные документы, прежде всего Титулярник (1672 г.) и родословная книга Лаврентия Хурелича, герольдмейстера императора, присланная Алексею Михайловичу (1675 г.)[704]
.Книга Хурелича состоит из двух частей. В первой дано родословие самого Алексея Михайловича, его происхождение от киевских князей; во второй указано родство Романовых с правящими домами: австрийским, английским, датским, французским, испанским, польским, португальским, шведским. Родословные схемы Хурелича построены по принципу восходящей системы родства, т. е. в них перечислены предки данного лица, тогда как для русской генеалогии XVI–XVII вв. более характерно перечисление потомков одного лица, т. е. нисходящая схема родства.
К новым традициям в русской генеалогии привело и знакомство русских читателей с польскими хрониками — Кромера, Вельского, Стрыйковского, также связанное с деятельностью Посольского приказа. Для Хроники Стрыйковского эта связь показана в работе А. И. Рогова, история перевода других произведений еще ждет специального исследования[705]
.Если обратиться к спискам Хроники Стрыйковского последней четверти XVII в., то даже в оформлении рукописи виден интерес к генеалогии польской шляхты. Киноварью и заголовками на полях выделяются названия гербов, части текста, где рассказывается о происхождении родов, перемене гербов, передаче польских гербов литовской шляхте. Выделяются статьи, посвященные истории отдельных семей, описанию ратных подвигов, после которых герой получал дворянство и герб.
Вопрос о происхождении и эмблематике дворянских гербов был неизвестен в русской практике XV–XVI вв. Интерес к нему, очевидно, связан с тем, что Хроника Стрыйковского в какой-то мере освещала польско-литовские генеалогические традиции, что стало актуальным в связи с оформлением дел о происхождении дворян в Посольском приказе[706]
.Наиболее активной стала деятельность Посольского приказа по созданию родословных документов в 80-е гг. XVII в., когда после отмены местничества в Разрядный приказ стали поступать сотни дворянских родословий; Посольский приказ занимался проверкой родословных легенд о выездах, записанных в этих родословиях. В справках, выдаваемых Посольским приказом и подтверждающих эти легенды, постоянно упоминаются Кромер, Стрыйковский, иногда Длугош и Гваньини, как авторы, в произведениях которых записано происхождение отдельных русских семей.
Из польской генеалогической литературы наибольшим доверием в Посольском приказе пользовались книги С. Окульского «Орбис Полонис» и Бартоша Папроцкого «Гнездо цноты».
В использовании польской генеалогической литературы можно отметить два момента. Иногда она привлекалась для подтверждения происхождения польских дворянских семей, перешедших на русскую службу в XVII в., в таком случае ссылки на польских авторов не вызывают сомнений. Но часто русские семьи, выдвинувшиеся на службе в XVII в., впервые составлявшие свои росписи в 80-е гг. XVII в. и не имевшие никакой связи с польскими родами, также использовали польские традиции. В этом случае польская литература привлекалась для удревнения истории русских семей, подтверждения их «выезда» на службу великим князьям. Новой чертой, восходящей к традициям польской генеалогии, было отсутствие в этих росписях непрерывной связи между предком и лицом, подавшим роспись, указывались лишь отдельные лица, записанные в польские хроники, и их подвиги. Наиболее ярким примером является роспись Краевских и Лихачевых.