Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Всякий оборванный шотландец зовется дворянином.

Старинная французская шутка

[54].

В нашем клане одни господа.

Поговорка Камеронов из Лохила

[55].

Сегодня едва ли где-либо столь заметны многочисленные и устойчивые признаки влияния благородного происхождения в повседневной жизни, как в Шотландии. До сих пор по всей стране немало замков и дворцов с окрестными угодьями принадлежат тем же семействам, что и несколько веков назад; во главе каждого клана или отдельной его ветви стоит общепризнанный по старшинству вождь (chief или chieftain); почти без изменений сохраняются средневековые титулы, почетные придворные и государственные должности (так, глава рода Хэй граф Эррол и ныне именуется наследственным лордом-констеблем Шотландии, а вождь Скримджеров ее знаменосцем, причем это звание уже в XX в. пытался оспорить по суду граф Лодердейл); широко и успешно применяется геральдическая система, одна из самых совершенных в Европе; наконец, только в Шотландии родовую принадлежность можно определить по одежде, так как национальный костюм для каждого имени имеет строго установленную по цвету и рисунку клетку (тартан), а на головном уборе обычно красуется значок с нашлемником и девизом главы клана. Все это указывает на давние и незыблемые традиции общественного устройства, и в частности на значение дворянского достоинства.

Впечатления настоящего вполне подтверждаются более ранними свидетельствами, которые единодушно отмечают родовую гордость шотландцев, еще более разительную на фоне другой известной национальной черты бедности. Посол Испании (дворянство которой само может служить образцом сословной надменности) дон Педро де Айала, состоявший при шотландском дворе в 1496–1497 гг., писал о своем новом окружении: «Они тщеславны и высокомерны по природе и тратят все, что у них есть, дабы поддержать свое внешнее обличье… Они почитают себя самым могущественным королевством из сущих на земле»[56]. Айала вращался среди высшей придворной знати, но и менее именитые не уступали ей в сознании своего положения и стремились не уронить его. Англичанин Тэйлор так отозвался о визите к некоему шотландскому дворянину в 1618 г.: «Этот простой домотканый детина (plaine homespunne fellow) содержит 30, 40, 50 или, быть может, больше слуг, каждый день принимая у ворот по 60 или 80 человек, и, помимо всего этого, может давать пышный прием по четыре или пять дней кряду пяти или шести графам и лордам вместе с рыцарями, джентльменами и их свитой, будь их хоть три или четыре сотни на лошадях. Тут они не только едят, но угощаются, не только угощаются, но пируют… Много таких достойных хозяев в Шотландии, и я был принят среди иных, откуда подлинно собрал помянутые наблюдения»[57].

Глубокое ощущение родовой принадлежности постоянно проявлялось в различных формах и было почти всеобщим. По утверждению епископа Джона Лесли, издавшего в 1578 г. «Историю Шотландии», это чувство разделялось «всем народом, а не одним лишь дворянством»[58]. О том же с удивлением говорил в начале XVIII в. английский офицер Берт: «Почти каждый из них является генеалогом»[59].

Те же характерные черты самосознания и поведения сохранялись и даже усиливались, когда, начиная с XV в., выходцы из Шотландии, главным образом мелкие дворяне, во множестве распространились по Европе. Во Франции, Нидерландах, Германии, Скандинавских странах, Польше, России при поступлении на государственную или военную службу они настойчиво добивались признания и повышения своего социального статуса, хотя чаще всего были лишь «младшими сыновьями младших братьев из младших ветвей рода»[60], почти без гроша за душой. В 1670 г. подполковник русской армии Александр Хэмилтон (Гамильтон) получил от Тайного совета Шотландии удостоверение о своем благородстве, и примерно тогда же его однофамильцы были пожалованы царем вотчинами и стали именоваться Хомутовыми[61]. В 1679 г. в Москву из «Шкотские земли» прибыл «граф Давид Вильгельм фон Граам, барон Морфийский» и представил «свидетельствованные листы о породе своей»[62]. Хотя права Граама на графское достоинство неясны (он мог получить его за свою долгую карьеру в Австрии, Швеции, Испании, Польше или Баварии, но очевидно не был прямо связан со старшей линией Грэмов графов и маркизов Монтроз), однако этот титул неизменно употребляется в документах, и Граам, возможно, был первым, кто носил его в России. Располагая вескими генеалогическими доказательствами, подкрепленными во многих случаях личными заслугами, европейские монархи охотно жаловали уроженцев Шотландии привилегиями и чинами.