Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

В показаниях тех, кто знал Педро Баррона только по его жизни в Сеговии (куда тот переселился из Монтаньи за несколько лет до тяжбы), привлекают внимание сведения о действовавшем там способе различения сословий. Поскольку от обычных разграничительных налогов были освобождены все жители Сеговии, показательным считался специальный сбор (сиса), взимавшийся при покупке мяса и вина только с печеро; свидетели неоднократно видели, как тяжущийся покупал мясо и вино, не платя сисы.

Весьма показательно, что обе тяжбы были начаты против тех, кто сменил место жительства, переехав из селений сравнительно перенаселенных северных провинций с преобладанием дворянского населения (одной из которых была Монтанья) в расположенные значительно южнее крупные города — Вальядолид и Сеговию, где дворян было значительно меньше и где дворянский статус северян на веру не принимался. В этом отношении рассмотренные грамоты адекватно отражают общую тенденцию: очевидное влияние заметно возросших миграций населения Испании с севера на юг на частоту тяжб за идальгию[302].

Насколько эффективно такие судебные разбирательства позволяли провести границу между подлинными дворянами и узурпаторами? Примем во внимание, что пройти через тяжбы должны были и те и другие. Какая-то часть тех и других оставалась в составе дворянства, остальные попадали в ряды печеро. Но какая именно часть? От выигравших тяжбы остались их грамоты, но беда в том, что подлинных идальго, отстоявших свою идальгию, очень часто трудно, если вообще возможно, отличить от удачливых узурпаторов. Если с помощью фальшивых документов и ложных свидетельских показаний они сумели убедить чиновников XVI века, то лишь редкая удача может позволить историку XX века выявить этот обман. Проигравшие же и вовсе уходят из поля зрения исследователей. Похоже, что и будущие разыскания вряд ли внесут ясность в решение количественной стороны вопроса. Остается удовлетвориться выявлением основных тенденций развития.

Конкретные исследования показывают, что в отдельных случаях узурпации могли принимать очень широкий размах. Так, А. Домингес Ортис приводит пример небольшого города близ португальской границы, где менее половины дворян пользовались своим статусом по праву[303]. Так или иначе, королевская власть в конце XVI в. была очень серьезно обеспокоена узурпациями. С целью исправить это зло был принят королевский указ (Céduda Real) от 5 августа 1593 г.[304] Указ сразу же привлек к себе внимание депутатов кортесов, которые уже через три месяца откликнулись на него обширным мемориалом[305]. В соответствии с указом предполагалось несколько усовершенствовать практику доказательств, действовавшую со времен Кордовской прагматики 1492 г., а также провести сплошную проверку всех идальгий, которые были подтверждены обеими канцеляриями в течение предыдущих 20 лет, с целью выявить достигнутые незаконными путями.

Авторы мемориала решительно становятся на защиту дворянства, ведь его заслуги, по их мнению, в это время столь велики, что было бы справедливо не пересматривать старые идальгии, но, напротив, жаловать новые; указ же, как они считают, принесет дворянству огромный вред.

Занесение в налоговые списки, как отмечается в мемориале, обычно находится в руках печеро, а они питают «естественную ненависть» (odio natural) к идальго и при малейшей возможности вписывают их в падроны. В результате «бедный, каким бы идальго он ни был, теряет свою идальгию, не имея возможности вести за нее тяжбу, либо становится вечным рабом всех печеро, лишь бы они не беспокоили его в его владении [идальгией]»[306]. И если бедные идальго, а таких, по мнению составителей мемориала, большинство, теряют свой статус, то зажиточные дворяне в попытках отстоять его нередко разоряются.

Особенно остро эта проблема стояла в северных районах Кастилии (Галисия, Астурия, Монтанья, Баскония). Северные дворяне, славившиеся древностью своего происхождения, «не имеют дворянских грамот и никогда не вели тяжб за них, считая лучшим доказательством своей идальгии ее очевидность»; если от них требовать грамот и письменных свидетельств, вовлекая их в тяжбы, то они неминуемо лишатся идальгий, ибо «состояния двадцати человек не хватает для одной тяжбы»[307].