Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Аноблирование богатых представителей податного сословия не обязательно было связано с пожалованием или покупкой идальгии и могло идти как бы естественным путем: в общественном мнении богатство и дворянский образ жизни естественно дополнялись идальгией. Однако гораздо чаще имела место узурпация, вызывавшая протесты дворян старинного происхождения. Так, в поданной в кортесы в первой половине XVII в. петиции дворян по крови города Талавера де ла Рейна указывается, что печеро, сговорившись между собой, с помощью лжесвидетельств подделывают налоговые списки и доказывают, что являются идальго, в результате чего идальгия дискредитируется в общественном мнении. Это становится возможным, поскольку многие печеро в этом городе богаче дворян, пользуются большим уважением и занимают важные должности[330]. Аналогичную картину нарисовал и Б. Морено де Варгас, который был особенно возмущен фактами использования для узурпации идальгии чужих дворянских грамот[331].

Наряду с узурпацией идальгий источники отмечают и незаконное присвоение многими незнатными людьми почетного титула «дон», который до XVI в. был весьма престижным, а затем постепенно становится всеобщим и теряет значение. От собственно узурпации действия этих «псевдознатных» отличались своим авантюризмом. Они не выдержали бы никакой проверки, расчет был лишь на сложность ее организации в больших городах. Наличие этой прослойки, близкой к литературному типу пикаро, сыграло определенную роль в создании социально-психологического климата, способствующего социальной мобильности.

Таковы были основные пути аноблирования в XVI–XVII вв. Всем им присуща одна общая черта: получали идальгию, как правило, люди состоятельные. Вопрос же о масштабах аноблирования остается открытым.

Можно полагать, что не менее заметной была в это время и обратная тенденция: утрата дворянами своих идальгий и переход их в ряды печеро. Важные сведения об этом процессе содержит мемориал кортесов, составленный в ответ на королевский указ 1593 г. (см. выше). Однако на основании этого мемориала, к сожалению, совершенно невозможно судить о степени распространенности тяжб за идальгию. Отчасти этот пробел можно возместить за счет материалов переписи 1575–1580 гг. в Новой Кастилии. Анализ соответствующих пунктов донесений по четырем провинциям (Мадрид, Толедо, Сьюдад-Реаль и, частично, Гвадалахара) дает следующие результаты. Из более чем 400 охваченных переписью селений примерно в 160 имеются данные о наличии дворян. Среди них лишь в 10 случаях речь идет об идальго старинного происхождения, чья знатность очевидна для всех и не может быть поставлена под сомнение. В то же время примерно в 60 случаях говорится об идальго по привилегии и по королевской грамоте, идальгия которых ставилась под сомнение в первую очередь. В 28 случаях опрошенные свидетели в той или иной форме выразили сомнение в законности тех или иных идальгий (иногда оно касалось практически всех дворян данного селения). В 27 случаях имеются указания о тяжбах за идальгию, которые дворяне вынуждены были вести. При этом следует иметь в виду, что тяжбы за идальгию не фигурировали в вопросах, на которые должны были отвечать свидетели, поэтому весьма вероятно, что данные о тяжбах в донесениях не отличаются полнотой.

Вопрос о социальном облике аноблированных тесно связан со многими проблемами социально-экономической истории Испании XVI–XVII вв. Основная часть кастильских «новых идальго» относилась, видимо, к городской верхушке или к наиболее богатым жителям селений. Представители данной социальной группы в это время активно приобретали земли и селения (что в условиях «революции цен» было весьма надежным и перспективным вложением капитала), становились сеньорами, основывали майораты, стремились вести дворянский образ жизни. Аноблирование как таковое было лишь одним из звеньев этой цепи.

Процесс аноблирования верхушки податного сословия невозможно рассматривать в отрыве от параллельного процесса втягивания дворянства в предпринимательскую деятельность, который, однако, не получил большого распространения и проявился лишь в условиях наиболее благоприятной экономической конъюнктуры и привилегий, предоставленных королевской властью (например, колониальная торговля в Севилье и производство сукна в Сеговии). Аноблирование, в свою очередь, не послужило стимулом для втягивания нового дворянства в торговую и промышленную деятельность. Напротив, оно оказалось тесно связанным с изменением формы экономической деятельности, отказом от деловой активности и приобретением земельных владений, рент и должностей. Следствием этой переориентации, которую Ф. Бродель назвал «изменой буржуазии», было укрепление дворянства и, с другой стороны, ослабление буржуазии, которая была, по выражению Броделя, со всех сторон подточена дворянством[332].