Остальные 7200 из 10.500 землевладельцев, зарегистрированных в переписи середины XVI в., — однонадельные дворяне, расценивавшиеся в законодательстве того времени как «nobiles impossessionati
». Они располагали одним крестьянским наделом (или даже частью его), но не имели собственных крестьян, поэтому хозяйствовали на земле [487]. Однонадельные дворяне иначе назывались куриалистами (curialistae). Свое происхождение они вели от служилых людей королевских замков (jobagiones castri), аноблированных еще в XIII в. Со временем пожалованные им деревеньки-курии дробились между их многочисленными потомками, которым уже доставалась меньшая часть курии, участок пашни, луга. Некоторые деревни уже в XV в. были целиком заселены куриалистами[488]. В переписях 1549 г. они в таких случаях даже не перечисляются поименно, а называются вкупе — «nobiles». Как собственники свободной дворянской земли куриалисты до конца XVI в. были освобождены от государственных податей, чем отличались от армалистов[489]. Кроме того, они подлежали не сеньориальной, как армалисты, а дворянской комитатской юрисдикции. В практике налогообложения XVII в., имевшей расхождения от комитата к комитату, не все «nobiles impossessionati» были куриалистами. Критерием, как правило, служило количество располагавших тяглом крестьян у данного землевладельца, причем учитывалось и количество тягловых животных[490].В действительности численность дворян в середине XVI в. превышала названную Ф. Макшаем цифру. Исследователь по понятным соображениям не включил в их число армалистов как лиц, не имевших дворянской собственности. Чаще всего таким образом аноблировались крестьяне, стремившиеся с помощью военной и прочей службы подняться вверх по социальной лестнице. Многие из них продолжали жить на своем крестьянском наделе — полном или неполном, повинности с которого они выкупали. Но и тогда земля не получала дворянского статуса. Поэтому армалисты платили подати сеньору и десятину церкви. С началом Пятнадцатилетней войны, в 1595 г., они вместе с куриалистами были привлечены к уплате военного налога государству или комитату[491]
и объединялись под общим названием «nobiles taxati». Приблизительно с того же времени с тех и других стали требовать (до 1723 г. не регулярно) уплаты налогов на нужды комитата[492]. Бедность куриалистов и армалистов служила предметом для насмешек со стороны более состоятельных феодалов. В исторической литературе за ними закрепились такие уничижительные прозвища, как «лапотный дворянин», «дворянин с семью сливовыми деревьями», «куцый дворянчик»[493].К этому слою можно причислить дворян-беженцев из захваченных османами областей Венгерского королевства (profugi
). В сущности, судьба большинства таких беженцев, потерявших свои родовые земли, трагична. Сохранились 13 писем мелкопоместного дворянина Йоба Каваши к своему господину Баттяни, одному из крупнейших земельных собственников королевства, имевшему земли на западных дунайских границах с турками. Каваши, владелец небольшого участка земли, посылает своему господину фрукты из своего сада и жалуется на постоянные набеги турок, на утрату близких, угрозу дому. В конце концов он вынужден бежать с семьей, оставив свое имущество врагу, под защиту Баттяни и просить у него пристанище для себя[494]. Итак, у него осталась одна надежда — на господина. Оправдается ли она? Многие, подобные Каваши, на новом месте не имели возможности купить новое владение. Часть их захватывала крестьянские наделы в пограничных же районах и селилась там, некоторых принимали родственники[495], третьи пополняли гарнизоны пограничных крепостей, куда законы середины и второй половины XVI в. предписывали обязательно принимать их за жалованье[496]. Четвертые определялись на службу к магнатам. Не всем удавалось доказать свое дворянство или вновь получить его. Уготованная им судьба в большинстве случаев означала социальную деградацию, ибо они теряли свою хозяйственную самостоятельность, а на военном поприще их подстерегала вполне реальная опасность раствориться среди служилого люда низкого, неблагородного статуса.Общую численность господствующего класса Ф. Макшай оценивает в 80–90 тыс. человек[497]
, что при населении в 3–3,5 млн. человек составляло 2,5–3 %. Эти подсчеты взяты за основу и В. Зиманьи в 10-томном венгерском академическом издании «Истории Венгрии»[498].