Европейское путешествие леди-монстров

Диана: – Слова как слова. Чем они хуже других слов в языке?

Мэри: – Ты просто нарочно хочешь вывести меня из себя.

В первую же ночь после того, как Фрейд определил ее в больницу, она вскрыла замок на двери и выбралась из палаты. Дело оказалось плевое, как она и думала. Мягко ступая ногами в тапочках (ботинок пациентам Кранкенхауса не полагалось), она обследовала темные коридоры лечебницы. Первый этаж охранялся усиленно, но, должно быть, именно поэтому на втором охраны не было вовсе – только пост, где сидели женщины-санитарки, когда не были заняты с пациентами. Должно быть, подобным же образом дело обстояло и в мужском крыле. Было уже далеко за полночь, все пациенты, вероятно, спали. Ночные санитарки дежурили на посту на случай экстренной необходимости, вязали и судачили между собой. Обойти кругом весь второй этаж оказалось нетрудно. Тогда-то она и обзавелась форменным платьем больничной санитарки: платья лежали себе в запертой кладовке – бери кто хочет. Сейчас оно было спрятано у нее под матрасом. Но Люсинда-то, конечно, не на втором этаже, а на третьем… в этом-то и трудность.

В первый же день она изучила весь распорядок жизни в Кранкенхаусе. Фрейд оформил ее как больную, и за этим последовал короткий разговор с директором – высоким краснощеким мужчиной. Его имя по звучанию было похоже на звук кашля, а сам он смахивал на желчную свинью: словно один из сказочных трех поросят вырос и сделался человеком. Он посмотрел на нее с фальшивой улыбкой, открывавшей кривые зубы, и сказал:

– Прискорбно слышать о вашей болезни, мисс Фрэнк, но очень хорошо, что вы приехали в наш прекрасный город и лечитесь у самого доктора Фрейда. Он уже приобретает мировую известность, не так ли? – Директор кивнул Фрейду с радостным видом, однако Диана догадывалась, что это обстоятельство его совсем не радует. – Так что же, значит, теперь вы побудете немного у нас, так?

– Только до тех пор, пока ее отец не вернется из Берлина, – сказал Фрейд. – Это действительно прискорбно, хотя и совершенно не удивительно – то, что в его отсутствие у нее случился нервный припадок. Мы ожидаем его приезда в четверг, и тогда, мисс Фрэнк, я вновь передам вас на его попечение. А пока мы должны позаботиться о том, чтобы вернуть вам силы и здоровье, согласны? Здесь, в больнице Марии-Терезы, вам никто не повредит, включая вас саму.

– Да, нашим больным не дают в руки ножниц и других острых предметов, – сказал директор. – Даже иголки здесь под запретом, из соображений безопасности наших обитателей – то есть пациентов. Позвольте спросить…

– Я колола себя шляпной булавкой, – проговорила Диана робким, едва слышным голоском – Мэри бы ее сейчас не узнала. Она закрыла лицо руками. – Все колола и колола. Не могла остановиться.

– Скверно, очень скверно, – сказал директор таким тоном, как будто говорил: «Хорошо, очень хорошо!» – Мы должны помочь английской мисс, чтобы это больше не повторялось! Экономка второго этажа заберет вашу шляпку с этой опасной булавкой – как вы убедитесь, шляпы здесь не нужны!

И верно, когда Фрейд отвел ее на второй этаж, хмурая женщина в сером форменном платье забрала ее шляпку, пальто, сумочку – все, кроме одежды, что была на ней. К счастью, как сказал ей Фрейд, обитателям второго этажа, то есть платным пациентам, разрешалось носить свою одежду и приносить из дома что-нибудь для уюта и утешения, если это что-то безобидное – подушки, книги (только не французские), фотографии. Набор отмычек, которым снабдила ее Ирен, был спрятан надежно: зашит за подкладку платья, да так ловко, что только специально тренированный глаз заметит. Ханна зашивала его у нее на глазах. Все-таки уметь шить иногда полезно! Может быть, когда-нибудь она тоже научится так шить. После Общества святой Марии-Магдалины она решила, что шитье – это скука и пустая потеря времени. Но если это помогает взламывать замки? Если из нее не выйдет актрисы, может быть, она станет грабительницей, тогда такое умение может пригодиться.

Экономка что-то быстро-быстро сказала Фрейду по-немецки и окинула Диану с головы до ног неодобрительным взглядом – впрочем, она, наверное, на всех так смотрела. Суровое выражение было словно высечено у нее на лбу.