Европейское путешествие леди-монстров

– Пошевеливайся! – сказала Мэри. – Фрау Лундхофф сказала, что дилижанс уже ждет.

Еще один долгий день они провели в дилижансе, покидая его только тогда, когда герр Ференц останавливался, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. Тогда они выходили размять ноги и облегчиться в уединении ближайшего кустика.

Мэри: – Кэтрин! Неужели нельзя обойтись без таких подробностей?

Кэтрин: – А ты думаешь, читатели поверят, что мы целыми днями обходились без отправления телесных функций?

Мэри: – Нет, но о таких вещах принято просто… умалчивать. Они подразумеваются сами собой.

Кэтрин: – Сейчас очень модно вводить в повествование натуралистические детали, в том числе неаппетитные и непристойные. Почитай французских писателей. Например, Эмиля Золя.

Мэри: – Мы же не французы.

Мэри начинала чувствовать себя служанкой из сказки, которую посадили в бочку и спустили с холма, только ее бочка не останавливалась, а все катилась и катилась. Это безостановочное, но неравномерное движение вводило ее в какой-то ступор. Большую часть времени она смотрела в окно. Диана или спала, или жаловалась – на ухабистую дорогу, на голод, хотя ела больше, чем Мэри с Жюстиной, вместе взятые, на скуку – такую скуку, что она готова выброситься из дилижанса, просто от нечего делать. Жюстина пыталась читать книгу, которую дала ей Ирен Нортон (надпись на корешке гласила: «Also Sprach Zarathustra»[88]), но в конце концов сказала:

– Никак не могу сосредоточиться, и к тому же, должна признаться, современная философия иногда кажется мне просто набором поэтических нелепиц.

Тогда она стала играть в карты с Дианой, чтобы та хоть немного посидела спокойно. Люсинда, снова сидевшая рядом с Мэри, изредка отпускала какие-то комментарии по-голландски – во всяком случае, Мэри предполагала, что это голландский. Она, кажется, с головой ушла в свой собственный мир. Мэри даже не знала, понимает ли она, что едет в дилижансе по сельским дорогам Австро-Венгрии.

Правильно ли они сделали, что помогли ей бежать? Бросили все родное и привычное и поспешили на зов, получив телеграмму от гувернантки, которую она, Мэри, не видела уже больше десяти лет, и письмо от незнакомой девушки, где она писала такое, чему большинство людей просто не поверили бы? Диана снова заснула – слава богу. Люсинда, кажется, тоже спала, привалившись к спинке сиденья и укрывшись одеялом. Жюстина глядела в окно, а на коленях у нее лежал немецкий разговорник. Она опять стала сетовать на несовершенство своего немецкого.

– Мы ведь правильно поступаем, да? – спросила Мэри.

Жюстина удивленно взглянула на нее.

– Конечно, правильно. А ты сомневаешься? Правильный путь обычно легко отличить: он самый трудный. И… погляди на нее. – Она кивнула головой в сторону Люсинды, сжавшейся в комочек в своем углу. Ее лица почти не видно было из-за волос. Она была похожа на ребенка, которого уложили спать после обеда. – Ты бы никогда себе не простила, если бы мы не откликнулись на телеграмму мисс Мюррей.

Мэри улыбнулась. Жюстина всегда умеет разрешить все сомнения. Люсинду нужно было спасать, и они ее спасли. Эта девушка, которая пьет кровь, ничем не отличается от Беатриче или Кэтрин, созданных людьми из Общества алхимиков, – и тех, кто сделал ее такой, необходимо остановить. Невзирая ни на какие опасности и неудобства… и на Дианин храп, который как раз послышался снова. И как она только умудряется издавать такие звуки, неотличимые от рева паровой машины?

Когда, уже перед самым закатом, они приехали в новую гостиницу, Мэри решила, что больше не сядет в дилижанс до конца жизни. Кэбы, поезда – это сколько угодно, а дома, в Лондоне еще и ее верный велосипед.

Гостиница была заметно попроще той, в которой они останавливались вчера. Мэри, Диане и Люсинде досталась одна большая кровать. Мэри легла в середине, так как Диана отказывалась спать «рядом с этой пиявкой». Жюстина спала на полу, завернувшись в одеяло. Кур тут не было, но Жюстине удалось купить поросенка, который визжал и брыкался у нее в руках. Она попросила всех выйти из комнаты. Через десять минут, когда она позвала их обратно, поросенок был мертв, а сама Жюстина еще бледнее, чем обычно.

Когда Люсинда отошла в угол для своего кровавого пиршества (она не хотела, чтобы кто-то на это смотрел), Мэри положила Жюстине руку на плечо.

– Мне очень жаль. Ты сама ведь даже мяса не ешь.

– Я никогда бы не убила живое существо по доброй воле, – грустно сказала Жюстина. – Но он хотя бы не мучился.