Европейское путешествие леди-монстров

– И мне, – сказала Беатриче. – Мы с Жюстиной возьмем ее с собой. Если, конечно, она уже достаточно окрепла.

– Если ей станет нехорошо, я всегда могу отнести ее домой на руках, – сказала Жюстина.

– А вот англиканской церкви в Будапеште, наверное, нет, – с улыбкой сказала Мэри. – Я бы тоже хотела сходить в церковь, но едва ли власть епископа Кентерберийского простирается так далеко.

– Может быть, подойдет кальвинистская служба, если вас не беспокоит их раскольничество? – спросила Мина. – Есть церковь на Кальвин-тер, Лаура там иногда бывает. Мы могли бы сводить вас с Дианой на службу. Правда, она будет на венгерском…

Мэри не возражала. Вот Диана – та да, но она бы так же возмущалась, если бы ее попробовали затащить на любую дурацкую церковную службу, как она и заявила Мэри. Все же Мэри настояла, что это для ее же блага. Так как с ними была Мина, Диана вела себя довольно прилично – не корчила рожи и не колотила ногой по скамейке впереди. Лаура, как могла, переводила с венгерского. Она объяснила, что по-венгерски говорит не вполне свободно, так как выросла в австрийской части Австро-Венгерской империи.

– Французский и немецкий я знаю неплохо, – сказала она, – но когда доходит до венгерского, без Кармиллы не обойтись!

Когда они вернулись, Мэри еще на лестнице с удивлением услышала доносящуюся сверху музыку. Что это – клавесин в музыкальной комнате? Мина вдруг схватила ее за руку.

– Ох, слава богу. Это хороший знак. Идемте, я хочу это видеть…

Что видеть? Мина почти взбежала по лестнице. Мэри оглянулась на Лауру – та, кажется, была удивлена не меньше.

– Никогда не слышала, чтобы кто-то играл на этом инструменте, – сказала она. – Даже не знала, что он настроен.

Они и не был настроен как следует – и все же звуки, доносившиеся со второго этажа, были мелодичными, несмотря на проскальзывающие изредка фальшивые ноты. Мэри вошла следом за Миной в музыкальную комнату. Люсинда сидела на скамеечке перед клавесином и играла так, словно от этой игры зависела ее жизнь, – пальцы так и летали по клавишам, кудри растрепались. Беатриче с Жюстиной стояли у клавесина и слушали.

– Как только мы вернулись, она попросила нас зайти сюда, – сказала Беатриче. – Очевидно, она видела этот инструмент, когда проходила мимо по коридору.

– Люсинда, – сказала Мина, опускаясь на колени возле скамеечки, – дорогая моя, как вы себя чувствуете?

Руки Люсинды упали на клавиши. Она развернулась на скамеечке, и Мэри увидела, что по ее лицу текут слезы.

– Mijn Moeder! – сказала она. – Mijn Moeder is dood[125].

Мина села рядом и обняла Люсинду. Девушка разрыдалась у нее на плече – так, словно у нее сердце разрывалось, да так оно, наверное, и было. Но почему сейчас? Люсинда не плакала о смерти матери с того дня, как они вернулись в квартиру Ирен. Безумие тогда уже совершенно овладело ею…

Понемногу рыдания стали тише. Люсинда подняла голову.

– Где я, Вильгельмина? – спросила она. – Что это за дом? Я помню замок в лесу, где меня кололи шипами. Хотя нет, это из сказки. Я все еще в Вене?

– Вы в Будапеште, со мной, – сказала Мина, гладя ее по голове. – Что вы помните из того, что с вами было?

Люсинда покачала головой.

– Сны. Кошмары. За мной пришли призраки. Они утащили меня в подвал, где король держал в плену мою мать. Нет… это тоже сказка. Мама… – По ее лицу все еще текли слезы. – Но я помню… ее. Она дала мне кровь. – Люсинда показала на Мэри. – И ее тоже. – Теперь она показывала на дверь, а в дверях стояла Диана – по пути домой она отстала, как обычно. – Она сожгла замок дотла, чтобы меня освободить.

– Что-то вроде этого, – сказала Диана. – Она что… уже в своем уме?

– Тихо ты! – грозно нахмурилась Мэри.

– Как же это случилось? – спросила Мина, переводя взгляд с Жюстины на Беатриче. – Как же Люсинда снова… пришла в себя, если можно так выразиться?

– Орган заиграл, – сказала Жюстина. – И хор запел – мальчики с ангельскими голосами. И вдруг я почувствовала, как она схватила меня за руку. Она смотрела на меня, и в первый раз я поняла, что она видит меня по-настоящему. Я бы сказала, что это чудо, но, кажется, это музыка.

– Люсинда всегда была одарена музыкально, – сказала Мина. – Она училась у одного знаменитого композитора в Амстердаме, и ее мать думала, что когда-нибудь она станет пианисткой. Должно быть, музыка напомнила ей, кто она, и пробудила от сна. – Она вновь повернулась к Люсинде. – Дорогая, простите меня за такой вопрос, но вы помните что-нибудь о своем отце? О его экспериментах?

Люсинда закрыла глаза руками, и на миг Мэри показалось, что она не станет отвечать. Затем она сказала:

– Он брал у меня кровь. И еще… иголками… не знаю, как сказать по-английски… вводил в меня кровь. Говорил, что она меня изменит, сделает сильнее. Что я буду жить вечно. Но я чувствую, как призраки обступают меня, теснятся вокруг, у меня в голове… Я заблудилась в темном лесу…

Мина положила Люсинде руку на плечо.

– А вы могли бы рассказать об этом… другим людям? Множеству людей? На большом собрании.

Люсинда подняла на нее большие, испуганные глаза.