Европейское путешествие леди-монстров

Мэри: – А нужно было попросить. Что она могла ответить – отказать? Или, может быть, протянуть руку и убить нас энергетическими волнами? Знаешь, пожалуй, все-таки хорошо, что ты не стала просить.

Когда Мэри с Беатриче входили в кабинет Айши, Жюстина с Люсиндой спускались следом за Лео Винси в подвал Академии наук. Дойдя до подвальной кладовой, где содержался профессор Ван Хельсинг, они увидели, что рядом сидит фрау Готтлиб с револьвером в руке.

– А вы что здесь делаете, liebling? – спросила она Люсинду. – Вам незачем видеть этого человека.

– Он мой отец, – сказала Люсинда. – Я хочу поговорить с ним.

Фрау Готтлиб покачала головой, однако достала из кармана связку ключей, отперла дверь и впустила их. В комнате, очевидно, хранились документы: вдоль трех стен тянулись полки, заставленные коробками. Свет проходил через единственное маленькое окошечко в дальней стене. Под этим окошечком стояла раскладная кровать с подушкой и одеялом. На ней сидел профессор Ван Хельсинг, сложив руки на коленях, с совершенно невозмутимым видом. Белые волосы, высокий лоб и ясные, спокойные глаза придавали ему сходство с каким-то добрым божеством.

Жюстина не знала, чего ждать, – как поведет себя Люсинда, увидев отца в таком положении? Ван Хельсинг поднялся ей навстречу и сказал:

– Hallo, dochter[132].

– Je hebt mijn moeder vermoord![133] – сказала Люсинда. И вдруг, совершенно неожиданно, изготовилась для прыжка – и бросилась на отца. Лео, обладавший мгновенной реакцией спортсмена, схватил ее за юбку, но ткань затрещала у него в руках. Люсинда обернулась, зарычала и вцепилась ему в лицо ногтями. На мгновение Жюстина остолбенела от изумления, но у нее хватило самообладания, чтобы успеть перехватить Люсинду за талию и крепко держать.

Ван Хельсинг что-то сказал – тихим, успокаивающим голосом. Люсинда ответила – громко, резко, но, поскольку разговор шел по-голландски, Жюстина не имела никакого представления, о чем они говорят. Позже, когда Люсинда уже готовилась к отъезду в Штирию, мы спросили ее об этом, и она ответила: «Он сказал, я должна гордиться тем, что внесла вклад в развитие науки. Сказал, что мы все приносим жертвы во имя блага человечества, во имя прогресса… и он тоже принес жертву. Если бы Жюстина меня не удержала, я бы перегрызла ему горло».

Кое-как, с помощью Лео, Жюстине удалось вытащить Люсинду в коридор. С ее силой это можно было бы сделать и в одиночку, но Люсинда все еще отбивалась, да так, что казалось, будто у нее выросли дополнительные пары рук и ног. У Жюстины было такое ощущение, словно она каким-то чудом поймала легендарного Кракена.

– Что у вас с лицом? – спросила фрау Готтлиб, взглянув на Лео. Жюстина обернулась. По красивой гладкой щеке тянулись четыре красных следа ногтей. – Принести карболку, nein?[134]

Лео рухнул на стул, на котором только что сидела фрау Готтлиб.

– Просто уведите отсюда эту бешеную кошку. Закройте дверь и дайте мне револьвер. Я постою на страже. Найдите кэб, и пусть мисс Франкенштейн отвезет ее домой, а потом принесите мне бинты.

С чувством облегчения Жюстина усадила Люсинду в кэб и повезла ее обратно в дом графа Дракулы. Пока ехали по улицам Будапешта, она не могла не думать о том, что Мэри сказала ей вчера вечером: что Адам мертв. Она старалась отогнать от себя все чувства, связанные с этой смертью, – потому что, когда она позволяла себе что-то чувствовать, это было не горе и не утрата, а лишь безмерное облегчение. Адам больше никогда ее не потревожит. В конце концов, это, может быть, и к лучшему – теперь он встретится со своим настоящим Создателем и, может быть, найдет наконец мир и прощение, которых он так жаждал. И тогда ведь ничего дурного нет в том, чтобы чувствовать облегчение и даже радость за него? Впервые с тех пор, как она узнала, что Адам жив, мир будто стал ярче и чище, и будущее манило новыми возможностями. Нет, тут вовсе нечего стыдиться!

Когда кэб свернул на Музеум-утца, Люсинда повернулась к Жюстине и сказала:

– А если я вступлю в ваш клуб, мне непременно нужно сразу же ехать в Лондон? Мне кажется, я вначале должна научиться справляться со своей болезнью. Я ведь только что едва не убила своего отца. Если бы ты меня не удержала, то и убила бы… Лаура зовет меня с ней и Кармиллой в Штирию. Мне кажется, это было бы для меня пока что лучше всего.

Диана: – И она чертовски права! Слышали? Чертовски!