Европолис

Рыцарь и философ, он довольствовался малым, жил скромно, деля свое время между кафешантаном и церковью.

По воскресеньям он играл на органе в католическом соборе.

С одинаковым восхищением и благоговением слушали его люди в обоих местах. Артистки любили и уважали маэстро, который защищал их и обучал пению. Клавиши его фортепьяно заглушали своим искусством все промахи певичек. Он не выкликал их по именам, когда согласно программе подходила их очередь выходить на сцену. Для каждой артистки у него был особый сигнал: несколько нот, взятых на рояле, означали вызов одной из них.

С самого начала он взял Эвантию под свое покровительство. Он проявлял к ней отеческую заботливость и любил ее благородной, сдержанной любовью.

Поэтому-то все девушки в «Англетере» и ревновали негритянку.

После полуночи в «Англетер» стали забредать поодиночке и офицеры из тех, что делали в городе визиты. Встречали их шутками и насмешками.

— Что вам здесь нужно? Вы предпочитаете добропорядочных людей, светское общество, а не низкопробные заведения. Зачем вы возвращаетесь сюда, где любовь продается по таксе за наличные деньги? — вполне серьезно задал вопрос капитан Рошу.

— Конечно, по сути дела, это глупо растрачивать молодость в таких притонах, — со строгим видом проговорил офицер из числа педантов.

— И не стыдно вам чваниться? — вызывающе воскликнула Тереза, дерзко выставляя вперед свою пышную грудь. — Знаем мы вас… Благородные господа, воспитанные, со светскими манерами, которые таскаются по салонам, стоят на задних лапках, как собачки, перед высокопоставленными барышнями… А нанюхавшись их духов и бесплатно подогрев себя, приходите сюда отвести душу, словно свиньи в лужу… к нам, к падшим женщинам. И еще воротите морду: грязное заведение. Что вам здесь надо?

— Не знаю, кто сказал, что эти увеселительные заведения являются, по сути дела, философскими школами. Пренебрегать ими нельзя. Чем бы стала семья, общество, человечество, если бы от древних времен до наших дней не существовало подобных предохранительных клапанов. Это необходимое зло, господа, — торжественно провозгласил председательствующий.

— Прошу вас не смешивать поэзию с прозой, — начал было офицер, имеющий пристрастие ко всяким литературным теориям, но Клапс прервал его, громогласно заявив:

— Я сыт поэзией. Мне бы хотелось чего-нибудь из прозы.

Доктор Барбэ Рошие, которого с «Мирчи» перевели на «Элизабету» нанес в городе несколько визитов. Было уже поздно, когда он забрел в «Англетер».

Не успел он присесть к столу, как Ионеску-Гулие потянул его за рукав.

— Знаешь, какую танцовщицу мы видели здесь, в заведении? Негритяночку, дочь американца, Черную Сирену, как называли мы ее.

— Не может быть! — удивился доктор. — Бедная девочка. Где же она? Я бы хотел ее повидать.

Доктор обошел весь переполненный зал, но нигде не увидел Эвантии.

Только возвращаясь снова к своему столу, он заметил ее в проходе.

— Эвантия! Ты здесь? С каких это пор?

Девушка застыла, словно ее застали на месте преступления. Ей хотелось убежать, спрятаться, но бежать было некуда.

Доктор взял ее за руку и увлек в угол, к пустому столику.

— Расскажи мне, как у тебя дела, как ты сюда попала.

— А что было делать? Отец умер. Ниоткуда никакой помощи. Мне предложили поступить сюда танцовщицей.

— А Нягу ты больше так и не видела? Он тебе ничего не писал?

— Ничего… — промолвила девушка. На глазах у нее навернулись слезы, и она зашлась сухим кашлем.

— Ты была больна? Почему ты так похудела? — И доктор, охваченный жалостью, стал внимательно разглядывать ее.

Эвантия словно увяла, глаза у нее ввалились, а на скулах рдели два красных пятна…

— В больнице у дяди Томицэ ты была?

— Несколько месяцев назад он уехал за границу.

— Завтра приходи в больницу. Я тоже там буду. Хочу тебя осмотреть. Ты должна беречься. Здешний климат влажный, эта влажность плохо влияет на легкие.

Вдруг Эвантия вздрогнула; раздался сигнал, призывающий ее на сцену. Настал ее выход.

Вытерев слезы, она покорно отправилась исполнять свои обязанности. Доктор мрачно вернулся к столу, где пировали моряки.

Другой стол, почти у самой сцены, был отведен для пароходных агентов, людей, имеющих вес в портовой торговле. Многие из них знали Эвантию с первого дня, когда она ступила на берег Сулины, но никто не мог приблизиться к ней. Все пожирали ее глазами. Кое-кто, распаляемый похотью, готов был заплатить любую цену, чтобы овладеть ею именно потому, что она вела себя столь неприступно. Эвантия осторожно обходила столы, где видела знакомые физиономии, потому что вместе с деньгами, которые бросали на тарелку для сборов, ей отвешивали грубые комплименты, отпускали соленые шуточки, преследовали ее нежными словами или нахальными непристойностями.

Эвантия научилась никому не отвечать. Она шла, улыбаясь, и благодарила, не произнося ни одного слова.

В этот вечер, едва она сошла со сцены, как почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Она повернула голову. Спиру Караянис, красный, налившийся кровью, с блестящими глазами, потянул ее к своему столу.

— А ко мне не подойдет Черная Сирена?