Европолис

Уже стемнело, когда Эвантия на цыпочках вошла в дом. Умирающий старик почувствовал ее присутствие и открыл свои стекленеющие глаза. Он звал ее взглядом, открывая глаза как можно шире. Девушка склонилась над ним и, прильнув губами к его исхудавшей руке, разрыдалась. Старик сделал невероятное усилие, чтобы поднять свою дрожащую руку. Цепенеющими пальцами ласкал об ее волосы, рассыпавшиеся по одеялу.

Он уже не чувствовал никакой боли. Он не мог ни двигаться, ни говорить и только ощущал какую-то сладкую истому во всем теле. Облегчение и умиротворенность снизошли в его сердце. Страх перед смертью будто по волшебству исчез, и, поднимаясь из глубины души, все его тело обволакивало благодатное тепло и сладостное чувство спокойствия. Старику казалось, что он погружается в теплую ванну.

Когда Эвантия подняла глаза, она увидела, что лицо у него просветлело и по тонким губам скользит слабая улыбка.

— Тебе лучше? Усни, папа! Закрой глаза и усни… Я тоже прилягу…

Но Никола Марулис не хотел закрывать глаз. Он пристально и жадно смотрел на дочь, словно хотел впитать в себя ее целиком. И только тогда, когда Эвантия отошла от постели, он решился закрыть глаза, запечатлевшие ее образ.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

В ту же ночь старик умер.

Утром Эвантия нашла отца уже холодным. Суровое, строгое лицо его, окоченев, казалось трагической маской.

Девушка от страха не знала, что ей делать. В безумном отчаянии она начала кричать.

Собрались встревоженные соседки и принялись утешать ее, но Эвантия никак не могла поверить, что отец умер. Она бросилась в больницу: доктор, дядя Томицэ, был ее единственной надеждой.

В отсутствие Эвантии явился городской врач вместе о полицейским, чтобы констатировать смерть и составить соответствующий акт. Но к кровати нельзя было подойти. Обезьянка Лулу сидела на страже в изголовье у мертвого. Она нервно суетилась, скалила зубы и сразу же бросалась, как только кто-нибудь протягивал руку к постели. С острой ненавистью смотрела она вокруг своими круглыми, горящими глазами. Врач благоразумно отступил. Полицейский потянул одеяло, но Лулу мгновенно бросилась на него и впилась зубами ему в руку. Полицейский завопил и стал размахивать тесаком. Обезьянка подтянула одеяло назад, прикрыла им лицо умершего и принялась гладить его своими лапками.

— Оставь ее, она бешеная! — крикнул испуганный врач.

Обезьянка успокоилась лишь тогда, когда пришла Эвантия. И то для большей уверенности ее пришлось запереть в соседней комнате.

ГЛАВА XVI

Сулина, названная так по имени казачьего атамана, — ворота Дуная. Отсюда уплывает зерно, сюда же течет золото. Ключ от этих ворот на протяжении многих времен переходил из одного кармана в другой в результате нескончаемой борьбы, ведущейся с помощью оружия и интриг. После Крымской войны этим ключом завладела Европа и крепко держит его, не выпуская из рук. Даже привратнику, который по праву должен владеть этим ключом, Европа не решается его доверить.

Сулина, как и Порт-Саид при входе в Суэцкий канал, представляет собой миниатюрное смешение двунадесяти языков и, находясь при начале одного из мировых водных путей, живет только за счет порта.

Этот город, созданный нуждами мореходства, не имеющий ни промышленности, ни сельского хозяйства, обречен быть стертым с географической карты сразу же, как только другой рукав будет избран главными воротами Дуная.

До этой поры временное человеческое поселение то растет, то уменьшается в соответствии с барометром ежегодных урожаев хлеба.

Население удваивается в урожайные годы и резко падает во времена засух.

И откуда только берется весь этот пестрый сброд? Моряки, купцы, ремесленники, грузчики, мошенники, бродяги и женщины, женщины всех видов. Жадные хищные птицы, мечтающие о наживе, слетаются, как саранча, на эту узкую полоску земли между Дунаем и морем.

Словно по волшебству возникают здесь конторы, лавки, кофейни, корчмы, таверны, варьете, заведения для веселья и разгула. Все это вырастает за несколько дней, будто грибы из-под земли.

Ночи напролет грохочут при электрическом свете элеваторы, через которые потоком переливается зерно, словно крупинки золота, из трюмов барж в трюмы пароходов, увозящих хлеб наш насущный за моря, в другие страны. Здесь процветают жульническая торговля и азартные игры, а деньги, не задерживаясь, переходят из рук в руки. Сказочные времена. Песни, крики, скандалы, грабежи, мошенничества, неукротимая жажда удовольствий, шумная разгульная жизнь — и все это до тех пор, пока не прекратится поток экспорта.

Один неудачный год, плохой урожай — и эта морская ярмарка исчезает, как по мановению волшебной палочки, все разлетаются за одну ночь, словно куропатки. И многие люди, оказавшись в разных местах, часто в черной нищете, взирают на небо, мечтая о семи жирных коровах и ожидая возвращения в землю обетованную, где хлеб растет и в добрые годы, когда с неба льют обильные дожди, и в плохие годы, когда его поливает только пот румынского крестьянина.

* * *