Евсения

— Ой, а вы знаете, мы поняли, кто тут народ баламутил. И я даже с ней обзнакомился. Коллега моя. Тоже — пострадавшая за любопытство. И что самое смешное…

— Народ баламутил? — нависла над бесом моя дорогая подруга. — И тебе смешно до сих пор, Тишуня — длинный нос? Ну, тогда, беги. Потому как у тебя еще и хвост длинный.

— Любоня! Госпожа можи души… моей… А-а-ай!!! — понеслась по степи погоня, все дальше уводя ее участников от бывшей Гул-горы. В развалинах которой торчала теперь, вытянув шейку, маленькая белоснежная бесовка. Я ее прекрасно сейчас видела. Только радоваться подобно Тишку, настроения не было совсем…

Всю дорогу обратно я репетировала речь, а Стахос просто молча шел. Лишь у самой моей двери обернулся, а потом поймал за руку:

— Спокойной ночи, любимая. Завтра будет трудный день.

— Я… справлюсь.

— Я очень на то надеюсь, — и хлопнул соседней дверью.

А я вернулась на исходную — в прежнюю тьму с круглой комодной ручкой. «На чем я там остановилась?.. По-моему, на нежелании мыться», — и, расстегивая пуговку на манжете, вновь бухнулась на кровать. — «Нет, но ведь и он хорош. Мог бы сразу все объяснить, а не шипеть на меня… Хотя, Тишок ведь пытался… И вообще, мог бы хоть на ночь поцеловать. Тоже мне, рыцарь печального образа. Гордая порода — кентаврийская кровь. А ты, значит, весевая дуреха, а раз дуреха…».

— Нет, я сейчас пойду и все-таки, эту речь ему двину, — с решительным видом подорвалась я к двери и… чуть не столкнулась в ней со Стахом.

Мужчина остановился на моем пороге. Потом протянул вперед руку:

— Это ты оставила? — голос его был тихим и каким-то недоверчивым, а в раскрытой ладони лежали две мои сережки — два дутых серебряных месяца.

— Да-а. Я.

— Евсения, это… мне?

— … Ага, Стахос. Это — тебе…

— Радужные небеса. Любимая, я надеюсь, ты знаешь, что обычно следует за таким… даром?

— Мне объяснили. Два раза, — смущенно потупилась я. — Но, если…

— Молчи. Теперь только молчи, — приподнял он пальцами мой подбородок. — Иди сюда…

Да катитесь вы под гору, все мои речи… страхи и… вообще всё…

ГЛАВА 6

Первым, что я увидела утром, была прядь темных волос поперек моего лица. Волосы эти пахли дымом и, почему-то, черемухой. От моего дыхания они приподнимались, щекоча кожу. И на душе, вдруг, сделалось так светло и даже весело. Хотя, сложно выразить словами счастье. Может, оно такое и есть?.. Я осторожно подцепила эту прядь пальцами, но, уже через мгновенье она струйкой выскользнула между ними… Чтобы еще через миг рухнуть обратно целым дождем:

— Ну, здравствуй… любимая.

— Ага, — смущенно расплылась я мужчине, зависшему так низко, что в глазах его сейчас были лишь мои собственные. И больше ничего.

— Что значит, «ага»?

— Здравствуй, любимый… Ой, а у тебя шишка и ссадина. Я их вчера не заметила, — провела я рукой по загорелому лбу. — Давай, залечу?

— Тратить время на такую ерунду? — усмехнувшись, обхватил он ладонями мое лицо.

— Но…

— Ты против?..

«Против» оказалась вовсе не я, а настойчивый стук в коридорную дверь:

— Госпожа Евсения, прибыл Сивермитис! Он и господин главный нотариус ожидают вас для церемонии помолвки в кабинете!

— А-а, — замерли мы со Стахом друг напротив друга. — А сейчас что… уже не утро?.. Стах!

— Та-ак… Успеем, — снесло с постели мужчину, а меня, напротив, будто волной прибило. Волной полного отупения от действительности. Нет, ну это надо же! Еще и проспала! В общем, прибило и все.

— Ты почему не встаешь? — замер Стах, уже застегивая рубашку. — Евсения, ты где у меня?

— Я-я?.. Стах…

— Что? — рухнул мужчина обратно под балдахин, да так, что я, подскочив, села. — Что, любимая? Ну, хочешь, мы его погулять отправим по саду? И вернется уже тогда, когда ты будешь готова.

— Кого? — хрипло уточнила я. — Сивермитиса Тинарры?

— Угу.

— Да ты… Стах, я быстро собираться не умею. У меня — волосы.

— Ну, это — не проблема, — бесцеремонно отбросив одеяло, потянул он меня с кровати. — Сам тебе их расплел, сам и заплету, — и вот тут я увидела полную картину действительности… в зеркале над комодом:

— Жизнь моя, пожухлый лист!.. Нет уж, я сама с ними что-нибудь сделаю, — и со всех ног подорвалась в купальню…

Нас, конечно же, пришлось ждать. Но, судя по лицам присутствующих, зрелище, представшее им, того стоило. С лихвой. Сивермитис, величественный Стахов отец, стоящий у письменного стола, сначала крякнул, ну прямо, как Хран, а потом попытался прочистить в кулак свое кентаврийское горло. А сам наставник, раз за него уже «высказались», молча, но, красноречиво, вздернул к потолку брови. Что же касается моей дорогой подруги, попавшей в эту компанию, вероятно «освидетельствовать факт» (хотя бы, с повторной попытки), то она просто открыла рот. Потом его закрыла и медленно растянула в улыбку, означавшую, видно: «ничего-ничего, главное, что явилась». Мы же со вторым виновником торжества обменялись взглядами, а затем, как по команде, оба уперли их в единственно сохранившего здесь невозмутимость — главного нотариуса страны.