Евсения

И мы пошли… Спутники мои, преданно молчаливые. И я, боясь «расплескать» свою непосильную ношу — в центре. Как под конвоем. Правда, уже за дверью гостеприимной Любониной тетки, конвой мой убавился наполовину (помнит бес про запрет). А я, переступив, высокий порог, на миг зажмурилась от яркого света, а потом, ища глазами саму здешнюю хозяйку, наткнулась ими на…

— А-а…

— О-ой! — испуганно подпрыгнув, смела подружка с комода короб с бумажкой и почтовыми штампами. — Евся, мы тут вечерить… Евся.

— Это она?

— Ага, посылка твоя… пришла… Евся!

А вот теперь меня, наконец-то, прорвало. Целым горячим потоком с подвываниями, от которых собаки окрестные стыдливо притихли. А когда я закончила, еще долго задумчиво молчали. В отличие от меня:

— И ты знаешь, после всего, что случилось, я поняла одну вещь: я не хочу больше быть «при ком-то». Я хочу просто жить. Научиться просто жить.

— Ага, — вздохнула в темноте спальни Любоня. — Что тебе там этот Макарий советовал? Спрятаться и сидеть в своем лесу? Да хрен ему тинаррский. Выжили из страны. С любимым разлучили. Так еще и дальше тобой решили командовать.

— С любимым я сама, — шмыгнув носом, уточнила я.

— Ага, сама. Ты уж меня извини, подруга, но, я не верю, чтобы твое Его Высочество на ту унылую воблу слюну пустило.

— А зачем он меня обманывал? Почему скрыл о том, что у них был роман?

— Зачем обманывал? — скосилась на меня подруга. — Да, Евся, тебе действительно, нужно учиться жить. Ты знаешь, что умные женщины говорят? — кивнула она в пол, видно, имея в виду храпящую на нижнем этаже тетушку. — Скрывать что-то от нас чревато. Но, еще опаснее все нам рассказывать. Ей, знаешь, как покойный муж изменял? А она не знала и жила в тиши и радости… до его похорон, где с этими всеми… ознакомилась. А тут, просто роман.

— Так ты хочешь сказать, не было той измены? — даже подпрыгнула я на кровати. — Любоня, Кир мне правду сказал. Он их своими глазами видел. И я, в отличие от… умных женщин, такое простить не могу. Не могу и все.

— А-а…

— И, знаешь, что? — заставила я захлопнуть подружку рот. — Если уж начинать свою жизнь по новому, то значит, забыть всю старую. Ты меня поняла? Иначе…

— Усвистаешь в заповедный лес?

— Нет. Но, и здесь не останусь… Любоня, очень тебя прошу, — умоляюще протянула я.

— Ну, хорошо… На том и порешим, — отведя глаза в сторону, кивнула она.

Начинать свою жизнь по-новому — «монстром» внутри и снаружи. Зато, по-новому. А что? Возможно, так и должно быть? Ведь, у всего есть свои положительные «новые» стороны. Не надо, например, с утра тратить время на расчесывание и плетение кос. Да и с камушком своим. Стоит лишь уточнить невзначай: «Ой, а я, кажется, дома шнурок забыла». И тебя тут же оставляют в покое. Мало того, стороной обходят. И уважительно расплываются на любую глупость. Только вот в жизни этой, «новой» осталось несколько «старых» заноз. И я до сих пор ни за что не войду в лавку под названием «Адьяна»… Даже, спустя два месяца, прожитых здесь, в Медянске. Ни за что не войду…

ГЛАВА 11

— И вот на этой красочной картине мира мы с вами и закончим. На сегодня, — оторвав взгляд от окна, развернулся Абсентус. Мы с Мишкой выжидающе замерли. — Так где моя старая горелка? Ну, подтекала которая из-за трещинки? Та, что стояла на полке слева и еще…

— Понятия не имею, — во второй раз уверенно заявила я, воспроизведя в памяти кучу мусора через три огорода.

— Ага… Ага… Мишка, а ты?

— Так вы ее сами, наверное, до конца грохнули, когда в прошлую среду в сильном расстройстве сильно же и… расстроились психикой и координацией.

Абсентус скривился, не то от похмельных воспоминаний, не то от очередной Мишкиной «витиеватости». А потом, все ж, смолчать не смог:

— Вот сколько тебя учу, и все без толку, ибо сказано великим Диронием: «Почитай своего учителя, как бога и так с ним и разговаривай».

— А мне вот Альберт Великий вспомнился… — потягиваясь, встала я из-за стола. — и его шестое алхимическое правило: «Проявляй внимание к материалам, используй только чистые вещества и процессы, дабы избежать загрязнения». О! А у тебя сегодня лучше получилось, — и уперла взгляд в очередной ученический шедевр. Парень, сидя, раскланялся.

У него вообще талант к рисованию. Особенно меня и с натуры. Правда, «натура» эта была неизменно искажена алхимическими аллегориями, я в которых представала мутантом из ворона и лебедя (что означало разделение души на две половины: черную, то есть, зло, и белую — добро). Сегодня лохматостью была украшена белая лебединая макушка. Хотя, здесь автор позволял себе варианты.

— Я — к себе наверх. И до вечера меня не беспокоить! — плюнув на горелку, уже с лестницы досадливо взвизгнул маг… И хлопнул дверью.

— А-а, — вслед ему открыла я рот. — Так скоро новый лабораторный шкаф подвезут. Вдруг, и этот ему не понравится?

— Значит, сюрприз будет, — выдирая из тетради лист, вручил мне художник новое уродство. — Ну что, на развал? До шкафа успеем.