Евсения

Священная купальная ночь окутала своим благосклонным покровом всю округу. Да что там, округу? Весь большой мир она сейчас «благословляла». Вот только не знаю, горят ли еще где-нибудь в эту ночь так же жарко, как на здешнем берегу, уходящие в небо, костры. И слышна ли еще в каких других краях такая же, эхом разносимая по реке музыка, хохот и много иных, допустимых лишь сегодня звуков. Кто его знает? Уж точно, не я.

Я стояла на небольшом, пологом бугре и, усердно щурясь, пыталась разглядеть в толпе танцующих и веселящихся людей дорогую подружку и ее верного грида. Стояла и думала: «А может, прямо сейчас взять, да вернуться в свой лес? Плюнуть на всё и с разбега, голышом, занырнуть в ночное, только мое, озеро. А потом раскинуться на спине, на тихой водной глади и, медленно водя руками, смотреть на луну?.. А ведь, год назад, я, возможно, так бы и сделала. Но, только не сегодня. Не в эту ночь». Ветер, почти ощутимо, подтолкнул меня в спину, и я понеслась с бугра, ворвавшись со всего маху в сумасшедший танец у одного из костров:

— Любоня!.. Лю-бо-ня!!!

— А-ась?! — откликнулась на мой крик, прыгающая у самого огня подружка и тут же подхватила меня за руки в кружение. — Ты где была? И Леха куда дела?

— Я?.. Колыбельную ему пела у стога за Теребилиным огородом, — с удовольствием включилась и я в веселье, залившись беззаботным смехом.

— Колыбельную? — не сбавляя темпа, открыла Любоня рот. — Ох, и злыдня ты, подружка. А как проснется, да виновную кинется искать?

— Неа. До утра не очухается. А как очухается, не вспомнит ничего толком. Сам виноват.

— И в чем же он на этот раз оплошал?

— А, не будет руки распускать, да и вообще, не будет в другой раз пить на пару с внучкой волхва. К тому ж, то, что она сама так радушно подсунула… Ох, голова закружилась, — хватая ртом воздух, остановились мы с подругой. — Да что обо мне? Где Русан?

— Русан? — поправила Любоня сползший с макушки венок. — В сторонке стоит. Где ему еще быть? Охраняет, — прозвучало с явной досадой, а я тут же зашарила глазами по краям широкой поляны:

— Где?.. А-а… — уткнулась, наконец, взглядом в девичью стайку, явно кого-то обступившую. — И не боязно тебе его бросать на растерзание местным купальницам? Они нынче, у-ух, какие, решительные.

— Где?! — махом вытянула шею Любоня. — Да он совсем в другой стороне, у берез… И один.

— Один?.. А кого тогда они… А-а! Раз, не Русана… давай танцевать? — ухватила я за руку Любоню и потащила в самую гущу людей. — Чего ты мне кричишь? Я тебя не слышу.

— Я говорю, там какой-то пришлый. Давно стоит. Всем лыбится, но, с места не сходит. Вот наши его сами и окружили. В горелки звали играть, в рощу. Да он отказался.

— Что?!.. — застыла я в плясовом развороте, пропустив удар дриадского сердца. — Там… чужак?

— Ну-у, это… — скосилась, вдруг, Любоня куда-то, за мое плечо. — Ага, чужак.

— Здравствуй, Евсения. Надеюсь, ты по мне соскучилась. Потому что я по тебе… скучал, — прозвучало над этим же самым моим плечом…

_______________________________________

1 — Старинное зелье, применяемое девицами с целью увеличения груди. Так как иметь оную меньше современного четвертого размера считалось личным позором. В его состав входили: три ложки женского молока, ложка меду, ложка растительного масла и кружка отвара мяты перечной.

2 — Народное средство, повышающее «желание».

ГЛАВА 9

Давненько у меня неприятностей не было. И можно ли вообще по ним соскучиться? Наверное… да. Потому как, не смотря на все свои страхи и важные жизненные принципы…

— Здравствуй… Стахос, — выдохнула, глядя в его бездонные, но такие манящие кострами глаза.

— Евсения… — а вот он, кажется, удивился. Совсем на чуть-чуть. А потом, живо сгреб мое лицо в свои большие ладони и потянулся к нему, не отрываясь от моих глаз. — А я боялся, что…

— Ты… да как ты вообще смеешь… руки свои распускать? — махом все рухнуло на свои, прежние места: и я, и летящая куда-то, мгновением раньше поляна и мужчина, совсем близко, напротив. Недопустимо близко. — Ты… чужак, являешься ко мне, когда тебе вздумается, и творишь, что захочешь, — отдернула я его замершие руки. — Пошел…

— Куда? — сощурились на меня черные глаза. — Лес сейчас — не твой. Значит, я могу здесь находиться, столько, сколько посчитаю нужным.

— Ну, тогда считай, хоть до зари. Хоть обсчитайся. Да только, без меня. Пошли отсюда, Любоня… Любоня!

— По-шли, — отмерла, наконец, распахнувшая рот, подруга, и послушно двинула за мной прочь, сквозь толпу. — Евся… А это кто?

— Это?.. — тормознула я, лишь по другую сторону танцующих у костра весчан, и нашла наглеца глазами. Он стоял сейчас все там же, скрестив на груди, облаченные в синюю рубаху руки и, все так же с прищуром наблюдал за моей суетнёй. — Это… Помнишь, ты меня оплакивала, как утопшую?

— Ну, да-а, — старательно нахмурила лобик Любоня. — А-а-а! Так это вы с ним с моста того в речку грохнулись?

— Ага. С ним. А потом он меня еще в клеверной низинке подкараулил и еще…