Эвтаназия

Незаметно мы соскальзывали на общелитературные темы. К примеру, Момина познакомила меня со своей теорией объектно-ориентированных потоков сознания. В первозданном виде поток сознания смоделирован разве что у Джойса. Но есть немало хороших писателей, произведения которых по сути представляют собой определенным образом отфильтрованный поток сознания, сориентированный на рассматриваемый объект. Ну и соответствующим образом оформленный. Взять, к примеру, Курта Воннегута. Три из четырех его последних романов являются именно такими: „Рецидивист", „Синяя борода" и „Фокус-покус". Существуют: а) – замысел и б) – главный персонаж. Берем поток сознания главного персонажа, процеживаем сквозь специально подобранную систему фильтров, чтобы осталось только то, что необходимо для воплощения замысла, – и роман готов. В „Галапагосах" же наличествует только а) – замысел, и при фактическом отсутствии б) – главного персонажа с его потоком сознания, роман при чтении буквально разваливается на куски. Не случайно, осознавая это, Воннегут вводит в сюжет рассказчика – некий дух. Задним числом – у Моминой нет на этот счет никаких сомнений. Однако легче от этого практически не становится, поскольку дух-то появился, а поток его сознания – нет.

Попутно она заметила, что это не относится к Кафке. Ведь в его романах как раз нет никакого потока сознания. Они сами – поток сознания Кафки. Но это – совершенно другое дело.

– А теперь вернемся к корифею Джойсу. В „Улиссе" воспроизведен поток сознания в основном Леона Блума, хотя иной раз в какофонию и вклиниваются Стивен Дедал и некоторые другие персонажи…

– Бык Маллиган, к примеру, – вставил я.

– Как раз нет, ты плохо помнишь. Но это и не важно. В первую очередь, как уже отмечалось, это поток сознания Леона Блума. Вот я и задумала один эксперимент: классифицировать его поток сознания, сориентировать на какой-то отдельно взятый объект и пропустить сквозь соответствующую систему фильтров. И получилась довольно интересная вешь.

– Покажи! – потребовал я.

– Только после завершения „Предвкушения Америки".

Измученная гонококками очередь смотрела на нас мутным взором.

Если честно, я не читал Джойса. В свое время я бросил ему вызов и мужественно сражался вплоть до сорок восьмой страницы, после чего пал смертью храбрых. Мне понравилось, как сложилась в башке эта фраза, и я произнес ее вслух.

– Ничего страшного, – успокоила меня Момина, – многие довольствуются „Портретом художника в юности". Мне тоже, к примеру, не удалось одолеть „Поминок по Финнегану", хотя основными языками, которыми Джойс пользовался при написании этого романа, я владею.

– Ты что, пыталась прочесть это в оригинале?!

– Запомни, милый, я вообще все читаю в оригинале за исключением японцев и китайцев.

О Льве Толстом она сказала, что он – супер-тяжеловес. Что в литературе он приблизительно то же самое, что в боксе – Мохамед Али.

Выяснилось, что она любит смотреть бокс. Вот бы никогда не подумал.

Кабинет номер три, Руслан Иванович с распущенными патлами и шприцем в руках, ширма, за которой игла поначалу со сладострастием вонзается в ягодицу Моминой, и затем с отвращением – в мою…

В следующий раз я решил перехватить инициативу, и с дурацким видом сообщил ей, что, дескать, ощущаю „аромат слов". Очевидно, ей, в совершенстве владеющей многими языками, тяжело себе это представить. В основном, конечно же, имеются в виду существительные. Поэтому заморская речь, изобилующая прилагательными, наречиями, глаголами и черт его знает какими еще изобретениями синтаксиса, для меня – сплошной темный лес. Но приблизительное значение отдельно взятого существительного почувствовать я могу.

– Мне кажется, что если бы звучание каждого слова не было пуповиной связано с предметом, который оно обозначает, вообще художественной литературы не существовало бы.

Момина на минуту задумалась.

– Ерунда, – сказала она. – Чушь. У каждого народа свои представления о том, как должны складываться звуки, поэтому нельзя эмоционально чувствовать язык, которого ты не знаешь. Прокомментируй, к примеру, слово „мист".

– „Мист"… – Я попробовал его на язык и даже почмокал. Напрягся, подключив интуицию дегустатора. – „Мист"… М-м-м… Поливалка, или горшок для цветов, или садовые ножницы…

Очередь напряженно ждала.

– …или просто какой-нибудь инструмент, – заключил я.

– Чушь, – повторила Момина. – „Мист" по-английски означает дымку, легкий туман…

– Между прочим, легкий туман чаще всего бывает ранним утром в саду, – попытался выкрутиться я.

– …а по-немецки то же самое слово означает дерьмо, – добавила Момина.

Кто-то заржал.

– Скажи еще, что дерьмо тоже имеет какое-то отношение к саду.

Кабинет номер три, Руслан Иванович со шприцем, урча от удовольствия, препровождает Момину за ширму. Момина осуждающе смотрит на меня. По ее зрачкам видно, когда острие иглы погружается в тело.