Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт

Анна, как могла, отвечала. Рува признался, что он здесь второй месяц, но все еще пребывает в растерянности. И с каждым днем эта растерянность становится лишь сильнее. Он совершенно не представляет, чем может тут заниматься и, если честно, не очень-то себя здесь видит. Его иногда охватывает страшная тоска. Хотя он готовил себя к вечному расставанию с друзьями и с любимыми местами в Москве, но уже очень сильно по ним скучает. А что дальше будет?

Тут Анна вспомнила, что говорил ее начальник на работе. Он родился в Венгрии. Еще юношей вместе с отцом (два крохотных осколка некогда большой семьи – все остальные погибли в концлагере) он приехал сюда в начале 50-х. Он часто повторял слова отца, сказанные им сразу по приезде: «Эмиграция – это маленькая смерть».

– О, как точно! – восхитился Рувим. – Именно смерть. Только, пожалуй, не такая уж маленькая. Ведь прежняя жизнь закончилась. И дальше – полная неизвестность. Кто-то окажется в раю, для кого-то все обернется адом.

Он замолчал, а потом спросил:

– Аня, вы слышали про эвтаназию?

– Нет, – она невольно поежилась, услышав это «змеиное» слово.

– Оно по-гречески означает «хорошая смерть». Когда человек по своей воле, уходит из жизни. А ведь эмиграция в своем роде та же эвтаназия. Тоже ведь добровольно. Или, вернее, добровольно принудительно. Но, в любом случае, это будет другая жизнь. Жизнь после смерти… Да и мы, вероятно, со временем изменимся до неузнаваемости, сами того не заметив.

Он задумался, а потом неожиданно спросил:

– Аня (можно я буду вас так называть?), вы «Марсианские хроники» Брэдбери читали?

Она кивнула.

– Тогда, наверное, помните этот гениальный рассказ – «Были они смуглые и золотоглазые». Помните? Я теперь понимаю, что это вовсе не фантастика. Что, оказавшись в Израиле, мы неизбежно превратимся в таких смуглых марсиан. Может, и глаза зазолотятс я. В памяти начнут всплывать неизвестные слова на новом «марсианском» языке. И от этого мне становится как-то не по себе. Потому что, как ни крути, но все равно – смерть. Пусть даже маленькая или хорошая.

***

Рувим и вправду не знал, чем станет зарабатывать себе в Израиле на хлеб. Но не прошло и пары недель после той их встречи, как осевшие к тому времени в Израиле друзья по прошлой жизни раструбили, что вот появился умнейший, талантливейший человек, автор замечательных научно-популярных статей, снискавших ему известность еще в СССР. Рува и глазом не успел моргнуть, как к нему уже выстроилась очередь из редакторов русскоязычных газет и журналов, просивших написать статьи для их изданий. Вскоре в одной газете, а потом еще в двух стали выходить еженедельные рубрики, чьим автором и одновременно редактором он стал. Они шли у читателей «на ура». За эту титаническую работу платили гроши, но объем этих статей был громаден – от 8 до 12 газетных полос, и на жизнь хватало. Статьи и эссе Рувы были превосходны, и Анна пристрастилась читать их «от и до».

Эрудиция, которую он при этом демонстрировал, изумляла Анну. Казалось, Рува знал буквально все: от космогонических представлений древних шумеров до устройства человеческого мозга.

Но дело даже не в эрудиции. Когда он писал о какой-нибудь поразившей его научной идее, то мог часами рассказывать об этом. Причем его привлекала не столько истинность, сколько красота идеи. Рассказывая об очередной гипотезе, этот обычно сдержанный человек не скрывал своего восторга. Увлекаясь, он даже начинал смешно подпрыгивать на стуле. Иногда он позволял себе изложить и собственные «редкие, но не лишенные некоторой забавности идейки», как он выражался. Кое-кто, наверное, еще помнят его блестящее эссе под названием «Где искать потерянный рай?» о свободе воли – тема, к которой он возвращался снова и снова.

Окунувшись в русскоязычную среду, иврит Рувим так толком и не освоил. Подобные материалы в ивритских газетах спросом не пользовались. А когда возникала необходимость, Анна всегда выступала его толмачем. Не говоря уж о случаях, когда надо было составить какой-нибудь текст на этом святом, конечно, но не дававшемся ему языке.

***

Вскоре Рува получил предложение, от которого «невозможно отказаться». Старый друг попросил его взять бразды правления в только что созданном им журнале со странным названием. И друг явно не прогадал. По общему мнению, Рувим оказался редактором от бога.