Ex deo natus est. Рожденный богом

       – Они найдут переправу выше или ниже по реке. И придут с флангов. Но у нас будет не меньше одного оборота луны, чтобы подготовиться к этому. Сейчас они строят муравейники у Ваших границ, обустраивают гнезда для маток, делают кладки и сносят туда яйца, из которых в один день родится огромная армия. Потеряв ее в первой волне, они начнут заготавливать следующую. Если мы выстоим первую волну с наименьшими потерями, у нас будет шанс напасть на них до второй волны. С рабочими муравьями сражаться легче, чем с солдатами.

       – Вы так их сдерживаете у своих границ?– с недоверием спросил хозяин дворца.

       – Нет,– с вызовом ответил Доминик.– Нам это ни разу не удалось. На контратаках мы несли огромные потери, но не добились успеха. Мы спасаемся тем, что строим новые линии обороны в тылу, пока братья гибнут на рубеже. И уже трижды мы отступали.

       – Тогда с чего ты взял, что у нас это пройдет?– возмутился Торин.

       – Потому что мы упустили время. Недооценили их, дали окопаться у наших границ. Полагали, что сможем сдерживать их волны у рек. А они вгрызлись в землю, построили лабиринты подземных городов, и выкурить их оттуда уже не получится. В Ваших землях они недавно, обосноваться еще не успели. Все на поверхности. Это хорошая возможность разорить их гнезда. Если это удастся, мы откроем с фланга дорогу к ним в тыл, в земли, из которых они пришли, к источнику, который распространяет эту заразу по миру.

       – Бредовая идея!

       – Это разумная мысль,– уверенно остановил Торина хозяин дворца. Он с нескрываемым интересом рассматривал черного рыцаря.

       В нем виделась простота и прямолинейность вояки. Он был из породы Войнича, суровый и уверенный в бою, но нелепый в дворцовой роскоши. В словах Доминика не было красок и изящных оборотов, которыми жонглируют политики. Но в них был смысл и трезвый расчет. Глеб умел слушать собеседников.

       Он услышал многое. Услышал о поражениях братства и их отступлении. Услышал отчаяние и горечь многих поражений. Услышал признание в слабости и сомнение в успехе задуманного. Глебу доводилось вести войны. И он как никто понимал, как дорого они обходятся. Война требует не только отваги солдат, но и хорошего тылового обеспечения. Если перекрыть регулярные поставки провизии и новобранцев, любая армия – люди это или муравьи, потеряет свою боеспособность в считаные дни. Разорение тыла, если это возможно, могло стать прямой дорогой к победе.

       – Ты знаешь, как они снабжаются?

       – Я видел их дороги,– сверкнул глазами Доминик. Он не мог скрыть восторг от того, что был так скоро понят.– Они строят настоящие дороги. Рабочие муравьи по ним бегают, как лента конвейера. Дороги уходят на юг. По ним на передовую рекой текут яйца муравьев-солдат и провизия. Их мощь падет, если перерезать снабжение. Их слишком много. Огромная численность. А большая армия потребляет много ресурсов. На рубеже их брать негде. Все идет с юга. Они очень зависимы от регулярности поставок.

       – Похоже, у нас не остается выбора. Это хороший план. Я распоряжусь, чтобы завтра цирки и стадионы города оборудовали для тренировки солдат. Организовывайте оборону. Руководить защитой города будет мой брат Торин. Надеюсь, я могу на тебя рассчитывать?

       Глеб бросил многозначительный взгляд на брата, но тот лишь скривил губы.

       – А теперь простите нас. Пришло время предаться скорби.

       Не отвлекаясь на ритуальные поклоны и прощания, он встал и молча вышел.

       Родня уже заждалась в траурной зале, и ему предстояло провести с ними несколько неприятных часов. Хозяин дворца был не в духе. Он нес в себе искреннюю печаль, но отдавал отчет, что скорбь и соболезнования семьи будут лживыми и напускными.

       По сути, они и не были семьей. Их странное сообщество объединялось не родственными чувствами, а тайной ненормального появления на свет и необходимостью выживать вместе, в равной степени сражаясь со старым миром и новым, для которых они были одинаково чужими. Станут говорить ему о матери, изображать грусть и участие, но ничего подобного они ощущать не будут. Глеб знал это наверняка, знал по себе. Он тоже называл их братьями, сестрами, тетушками, но не испытывал к ним никакой привязанности. И гибель его теток, которая случалась раньше, не оставляла в нем никакого следа.

       Он часто ловил себя на мысли, что даже его мать, единственный по-настоящему близкий человек, тоже занимала в его жизни не самое видное место. Глеб скорее почитал ее бескорыстную заботу о нем, чем испытывал какие-то чувства к Галине. Он никогда не понимал этих переживаний в людях, замешанных на материнском инстинкте, привычках и эмоциях. Но уважал  и ценил. Сегодня его скорбь держалась на чувстве вины, которую он испытывал перед женщиной, любившей его беззаветно и преданно, и которой, к своему стыду, не мог ответить взаимностью.

       Он больше изображал из себя ее сына, нежели был им. И ему было искренне жаль Галину, обманутую в чувствах и заслужившую совсем иного отношения.