Марину охватило нетерпение. Словно лёд, который до этого сковывал её чувства, неожиданно треснул, и всё, что так долго копилось внутри, хлынуло сквозь разлом. Ей хотелось бежать в лес со всех ног, будто её тянула туда какая-то сила, но хитрый шепоток в голове подсказывал, что пока следует сдержать этот порыв. У нее ещё были здесь кое-какие дела. Нужно зайти на кухню, узнать, что известно милиции и соседям. Те два бугая наверняка завернули туда, чтобы поддержать себя нравственно и психологически стопкой водки, и выложили всё, что известно, встревоженным хозяевам. Марина не верила, что русские менты хоть каплю похожи на пронырливых детективов из американских сериалов.
Но сначала Марина позвонила Сёме. Она знала, что его нет, но всё равно спросила:
— Можно Сёму?
— Его нет, — ответил неприятный скрипучий голос его матери, но страха в нем не было, как не было и потока обвинений и брани, которые обязательно обрушились бы на Марину, если бы кто-то из милиции заинтересовался Сёмой.
— Погодите, не кладите трубку, пожалуйста, — поспешно заговорила Марина, — к нему никто не приходил? Никто его не спрашивал?
— Кроме тебя, никого. Я ему говорила играть с другими детьми, но ты, похоже, основательно запудрила ему голову, — ядовито заметила женщина.
— А давно его дома нет?
— А он разве не с тобой? — она, кажется, забеспокоилась. Её голос начал повышаться. — Что ты там ещё удумала? Вы поссорились? Ты его бросила, маленькая сучка?
— Нет, наоборот, я его, кажется, люблю, — Марина скорчила себе рожицу в зеркале напротив. — До свидания.
Положив трубку, она пошла на кухню. Как положено на поминках, лица у всех были удрученные и пьяные. Из всех гостей остался только дядя Витя — сосед сверху. Его жена и другие гости куда-то испарились.
— А тёть Тамара к нам не придёт?
— Нет, — мама обняла Марину одной рукой и прислонилась щекой к её боку, — я звала, но она не пошла, сказала, позже. Сядь, покушай.
Несмотря на то, что ей не терпелось сбежать в лес, Марина подчинилась. Она села на табуретку между мамой и дядей Витей.
— А папа где?
— Черт знает, где его носит. Сказал, что дело у него какое-то. С утра нет. Наверное, опять в каком-то кабаке, бизнесмен… Знает же, что нельзя. Почки… И в такой день!
«Кто бы говорил», — подумала Марина, но вслух спросила:
— А те милиционеры, они что-нибудь сказали? Известно, кто это сделал?
Мама вздохнула. За неё ответил дядя Витя:
— Они думают, что это тот же подонок, что убил девочку в конце осени. Та тоже была задушена.
— Ого, тот же маньяк? Он что, и уши отрезал?
— Марина! — мама поморщилась от вопиющего цинизма, с которым прозвучали Маринины слова, но Марина не обратила на её окрик никакого внимания. Откуда-то она знала, что лучше не притворяться. Она была достаточно не в себе от этой смерти, чтобы выдумывать что-то ещё.
— Тот. Ты бы тоже не ходила одна.
— Вот и я говорю, чтоб не шлялась по ночам, так нет же. Можно подумать она меня слушает. Но после этого… этого…. Нет, никаких гулянок! Если сама не боишься, отца с ремнем послушаешь, — гнула свое мама, чуть ли не стуча кулаком по столу.
— Алёну убили днем, — Марина потянулась к стакану с соком, — и никто ничего не видел? Куча же народу днем бродит?
Стакан чуть подергивался в её руке, и она предпочла скрыть это, как и свой любопытный взгляд, поднеся его ко рту и выпив всё содержимое до капли. Затем она подцепила вилкой кусок колбасы и положила его на хлеб.
— Да какие-то случайные прохожие, может, и были. Да где их сыщешь теперь. Весь дом будут опрашивать, может, кто видел чужого.
— Чужого? — переспросила Марина, отправляя бутерброд себе в рот.
— А кого? Своего, что ли? — он ненадолго задумался, потом помотал головой, — нет, это каким же двуличным подонком надо быть. Я себе никого не могу представить из нашего дома. Да и вообще этак собственной тени бояться начнешь. Насмотрелись голливудских фильмов, теперь каждый — детектив. Да, Маринка? — он хлопнул её по бедру — будто бы дружески, как по плечу, но не рассчитал — и засмеялся. Его ладонь чуть-чуть задержалась, погладила и убралась восвояси. — Небось и убийцу уже вычислила, а?
— А по мне так, это мог быть любой. Даже ты, дядь Вить, полно вокруг педофилов.
— Марина! Ты что? А ну извинись! — выпучила глаза мама, но дядя Витя сам её успокоил:
— Да ничего. Молодежь, трудный возраст. Да ещё и подружку — того.
— Ну, так нельзя же так! Извинись, говорю!
Не заметила она «дружеское» облапование дяди Вити или предпочла не заметить — Марину мало интересовало. Взяв ещё несколько кусков разнообразной снеди со стола, она встала.
— Я уйду ненадолго, мам. Я буду не одна, с Сёмой, и до темноты вернусь. Хорошо?
— С Сёмой, — с сомнением протянула мама, уже успокоившись, — тоже мне защитник. Ладно, но чтоб до темноты. И Бэнкса возьми, его так и не выгуляли.
Кивнув, Марина вышла из кухни, заметив краем глаза, как мама наклонилась к дяде Вите, чтобы поведать о чем-то особенно конфиденциальном. Наверняка, на неё жалуется.