Ex nihilo (СИ)

В таком положении он не мог даже дотянуться до рюкзака, уж не говоря о том, чтобы что-то достать из него. Воровато оглянувшись на подъездную дверь, потом на молчаливые двери квартир, он понял, что дело плохо. Его не скрывала ночь, как раньше, в подъезд в любой момент мог кто-нибудь войти, или наоборот, кто-то мог выйти из любой из квартир. Здесь он был как на ладони, и это чувство всеобщего обозрения, которое он уже успел позабыть, бросив школу, снова вернулось. Сёме стало неуютно. Страшно. Как и раньше, ему захотелось стать невидимкой, маленькой точкой, абсолютным нулём. По телу разливалось неприятное онемение, словно ноги и руки собирались ему отказать, предать его. Сёма сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на жертве, вызвать в себе злость и заглушить это трусливое чувство. Эта плоскогрудая сука дрожала от ужаса, но всё равно побеждала его в этой схватке. Весь мир был на её стороне. Это было нечестно, несправедливо по отношению к нему.

Если он её отпустит, она его уничтожит, если нет, то есть небольшой шанс спастись. Но не это было сейчас главным. Сёма ощущал себя слабым и бессильным перед сложившимися обстоятельствами, и не мог этого допустить. Чем ничтожнее он себе казался, тем сильнее он хотел убить Алёну. Он уже забыл о том, что хотел сделать Марине сюрприз, он вообще забыл о Марине, теперь существовала только Алена и множество дверей, которые представлялись ему любопытными глазами, и у каждой из них он был на крючке. Сёма ненавидел Алёну за то, что она заставила его ощутить это снова — свою ничтожность. Он сел на неё сверху и, отпустив её волосы, прижал левую ладонь к её разбитому носу.

Разбить её голову о ступени было бы быстрее, но тогда будет слишком много крови, а убирать за собой нет времени. Что делать с трупом — Сёма не думал, не хотел думать, пока можно было об этом не думать. Труп представлялся ему вещью, а вещь пугала его гораздо меньше живого человека, который мог кричать и указывать на него пальцем. Сёма с удовлетворением заметил, что глаза Алёны уже больше не смотрят на него. Они бессмысленно вращались, вылезая из орбит, словно он выдавливал их вместе с воздухом своими пальцами. Алёна дергалась, цеплялась и царапала его руки и лицо, но тем сильнее Сёма прижимал ладони к её рту и сломанному кровоточащему носу. Он вдавливал пальцы в её щеки, так что вокруг них образовывались в белые округлые ямки, собирающие кровь, что вытекла из её носа. Что-то щелкнуло под его ладонью, и Сёма подумал, что, должно быть, он свернул ей челюсть. Непонятно как — может быть через пальцы, прижатые к лицу Алёны — он слышал хрипящие и булькающие звуки её горла. Её глаза уже почти закатились, но всё еще была жива. Еще никто на его памяти не умирал так долго. Сёма злился, ему хотелось рычать и бить её головой о ступени, но всё, что он сейчас мог — это сжимать обеими руками лицо этой суки, которая вздумала с ним шутить.

— Это ты виновата, грёбаная сука. Ты.

Вдруг он услышал щелчок замка.

Не отпуская руки, наоборот, вдавливая их сильнее в лицо Алёны, будто от этого что-то зависело, Сёма приподнялся на коленях и затравленно оглядел двери квартир. Затем оглянулся за подъездную дверь за спиной, не столько в поисках пути к спасению, сколько ожидая и от неё предательства. Он думал о том, напасть или бежать от возможного свидетеля. И оба варианта ему казались неосуществимыми. Дверь в четвертую, Маринину, квартиру приоткрылась, и Сёма с облегчением увидел Марину, которая, еще не видя его и Алёну, говорила кому-то в квартире, что она взяла ключи. Чуть успокоившись, он бросил Алёну. Её голова безвольно упала набок, застывшие глаза уставились на грязную стену с облупившейся краской, а посиневшие губы приоткрылись, словно она всё еще надеялась вдохнуть.

Марина увидела сначала Сёму. Потом её взгляд скользнул по Алёне, и она открыла рот, чтобы закричать, но сама зажала себе рот руками. Её глаза вылезли из орбит почти так же, как у Алёны недавно. Она издала странный полувздох-полувсхлип, с ненавистью поглядела на Сёму и вдруг зашла обратно в свою квартиру.

От Марининого взгляда Сёме стало не по себе. Он испугался, что она не поймет, зачем он это сделал это. Он должен был всё объяснить, но Марина ушла, и он не знал, броситься за ней следом или дать ей время на передышку. Но как раз последнее Сёма не мог себе позволить. Он мучительно думал, что делать, куда спрятать тело. В первую секунду, когда он увидел Марину, он с облегчением подумал, что можно спрятать тело у неё в ванной и уже частями унести куда-нибудь в лес. Но эта безумная мысль отпала сама собой, когда она заговорила с кем-то в квартире. Её родители были дома. Беспомощно глядя на приоткрытую дверь в Маринину квартиру, Сёма вытер руки о джинсы и размял пальцы, которые ныли от долгого напряжения. Он то и дело оглядывался на дверь подъезда, но ни одна из этих дверей не казалась ему выходом.