Ex nihilo (СИ)

С ней случилась истерика. Как тогда в лесу, она смеялась и не могла остановиться. Отец избивал из-за страха Алёны за свою репутацию, из-за собственного страха за репутацию давно распавшейся семьи, даже не догадываясь, чтó на самом деле произошло той ночью. Из-за её смеха отец распалялся ещё больше, теряя контроль над собой, а мать, стоявшая в это время в коридоре, повернулась и молча ушла в другую комнату. Марина поняла, что и родители не видят и не знают её. На её месте они всегда видели кого-то другого, кого они, возможно, думали, что любили, и кто сегодня их ужасно разочаровал. Но это была не она, Марина, это был её двойник, созданный их воображением. А она сама — то, что она из себя представляет, что она чувствует, от чего ей хочется порой лезть на стену — всего этого для них не существует. Мама и папа, каждый из них жил в собственном яйце и видел только то, что затрагивало лично его: его гордость, его надежды, его мечты о лучшей жизни. Отец бил не её, он выколачивал из своей мечты о хорошей дочери свое разочарование. Это было воздаяние, которого она ждала. Но оно не избавляло от чувства вины, оно разжигало ненависть — бессильную ненависть против всего мира.

— До сих пор болит? — Сёма стоял рядом и смотрел на неё сверху вниз. Марина поняла, что трет скулу.

— Нет, конечно. Давно прошло.

— Почему ты не скажешь им, что это всё неправда?

— Потому что мне всё равно, что они думают.

— Если хочешь, я…

— Ничего не хочу, — перебила Марина и встала. — Мне правда всё равно. К тому же с чего ты взял, что это неправда? Я из кожи вон лезу, чтобы сделать это правдой.

— Как скажешь, — сдался Сёма, но по нему было невозможно понять, что он действительно думает.

Он подошел к ней, обнял за талию и поцеловал. Марина не сопротивлялась.

— Может, всё-таки пойдем ко мне? — его пальцы сжали её ягодицы, потом расслабились и погладили.

— Не хочу. Твоя мать меня ненавидит.

— Не обращай на неё внимания.

— Не могу. Я её тоже ненавижу.

Сёма улыбался, кажется, пропуская все её слова мимо ушей и продолжая её поглаживать. Он прижимался к ней всё сильнее, вжимая её в стену.

— Пойдем гулять. Погода хорошая, — Марина попыталась отстраниться, но Сёма не отпускал. Он снова её поцеловал, проникая в её рот языком. Поборов секундное отвращение, она ответила на поцелуй.

— Ты такая классная, — сказал Сёма, глядя на Марину своими мутными глазами. Она очень хорошо знала это его выражение, сердце бешено колотилось. Чувствуя, как у неё подгибаются колени, совсем как тогда, Марина попросила:

— Отпусти, мы в подъезде.

Он засмеялся, но не двинулся с места.

— Прогуляешь завтра пару уроков?

— Да хоть все, — Марина пыталась поправить на себе одежду предательски дрожащими руками. Совсем как тогда, за исключением одного — теперь она и сама хотела этого. Назло себе. — Пошли ко мне. Родители с Бэнксом свалили на природу, их не будет до вечера.

— Круто, — Сёма отпустил её и, отступив на шаг, наблюдал, как она, откинув волосы с лица, пытается прикурить. — Ты классная. Вроде боишься, а не убегаешь. Даже наоборот.

— Боюсь? Кого? Тебя? — Марина криво улыбнулась, протягивая Сёме раскрытую пачку.

— Нет, меня тебе не нужно бояться, — он взял сигарету.

— А я и не боюсь, Сём. Ни тебя, ни кого бы то ни было ещё.

Запихнув пачку в карман куртки, Марина первой сбежала по ступеням. Вдыхая полную грудь дыма, она ждала привычного онемения мыслей и чувств, но этого больше не происходило. Сигареты больше не действовали.

Спустя час, они сидели на Марининой кухне, потому что Сёма проголодался.

— У Стивена Кинга есть такой рассказ, как чувак с кучей героина попал на какой-то необитаемый остров, и чтобы не умереть с голоду, вкалывал себе дозу и отрезал от себя по кусочку. Сначала съел одну ногу, потом другую. И всё по кусочку.

— Мерзость какая, — Сёма брезгливо поморщился, но продолжил намазывать хлеб маслом.

— Так вот, это похоже на то, как я сейчас себя чувствую. Я отрезаю от себя по кусочку, вместо того чтобы покончить со всем разом.

Сёма поднял глаза на Марину. Она сидела на табурете напротив в одних трусах и носках, обнимая одну ногу и болтая другой.

— Так почему бы тебе не прекратить?

Марина вытянула левую руку и посмотрела на неё, будто впервые увидев.

— Это? Не знаю. Иногда я думаю, что не стóит больше этого делать, но потом что-то накатывает, и все эти стóит-не стóит становятся неважными. Кажется, что полосну по руке — и проснусь от этого кошмара.

Сёма обеспокоенно заерзал на стуле. На мгновение он снова стал прежним нерешительным, безобидным Сёмой, но всего лишь на мгновение. Марина знала, что он не безобиден, что он — чудовище. Эта его нерешительность означала только одно — Сёмушка очень скоро решит её компенсировать чужой болью и страхом.

— Я тебе говорил, не нужно терпеть, — сердито проговорил он.

— То есть ты предлагаешь начать калечить других?

Сёма кивнул, и Марина поднесла два пальца, сложенных пистолетом, к виску и «выстрелила».

— Не смешно. Он убьет тебя.

— Кто? Бобби-лесной дух? Я не боюсь его.

Сёма нахмурился, но ничего не ответил.