Ex nihilo (СИ)

Марина оттолкнула Сёму и встала.

— Нет. Ни за что.

Сёма улыбнулся, тоже встал и взял её за руку.

— Как хочешь, но тебе будет больно. Где живет твоя сестра? Я провожу.

Возле подъезда Марина снова позволила Сёме себя поцеловать. Она больше не могла ему сопротивляться. Он был такой спокойный и пугающий, а она слишком слаба.

========== IX ==========

Алина встретила Марину на пороге. Она пыталась быть строгой.

— Хорошо повеселилась, подруга?

Марина разувалась, не глядя на нее. Из-за дрожащих рук или из-за того, что она всё ещё была пьяна, у нее ничего не получалось, и эта мелочь едва не вызвала новый поток слез. Схватившись за одежду, висевшую у двери, она повисла на ней, зарываясь в нее головой и приказывая себе не реветь.

— Марин? Что-то случилось? — строгое лицо Алины вытянулось от беспокойства. Она тянула её имя точь-в-точь, как мама, когда в чем-то её подозревала. — Тебя никто не обидел?

— Нет, всё нормально, — соврала Марина, пытаясь взять себя в руки, — просто мне очень плохо. Меня тошнит.

Справившись с сапогами, она нетвердыми шагами направилась в ванную, соединенную с туалетом.

— Потом. Потом, всё расскажу, ладно? Мне так плохо…

Дверь, закрытая перед самым носом Алины, была верхом неблагодарности, особенно после того, как она отмазала её перед родителями, но сейчас Марина была не в состоянии объяснять что-то сестре. Она задвинула щеколду и села на унитаз, положив голову на руки. Её трясло, словно уличный морозный воздух проник в каждую клетку её тела. Она казалась себе куском замороженного мяса в полиэтилене, чертовой снежной королевой, замерзшим трупом в подвале тридцать третьего дома.

Постояв под дверью, Алина ушла, велев быть ей осторожной, и Марина принялась стаскивать с себя одежду. Но даже под горячим душем, направляя его себе на грудь и живот, выворачивая кран почти до кипятка, Марина не могла согреться. Дрожь только еще больше усиливалась. Заткнув слив, она села, зажав лейку душа между колен, потом опустилась на дно ванны. Грязные (в его крови и мозгах) волосы всплывали над лицом по мере того, как ванну наполняла вода.

Каждая мысль проходилась напалмом по внутренней стороне черепа. Марина плыла в селевом потоке обрывочных образов и мыслей и не знала, как это прекратить. Вода сомкнулась над её лицом. Открыв глаза, она смотрела, как колышутся в воде её волосы (БОБ? Это ведь ты, БОБ?) Они собирались в облака и плыли над ней, превращаясь в тучи и извергаясь снегом. Красным как кровь снегом. Она смотрела через воду, а из-за воды и колышущихся волос на неё смотрело чужое безумное лицо. Оно наклонилось к ней, и сильные мужские руки, от которых не сбежать, не скрыться, не защититься, прижали её ко дну ванны. Грубые пальцы стиснули её грудь, и Марина закричала, забирая полные легкие воды. Она забилась, как пойманная в сеть рыба. Её мокрые пальцы скользили по фаянсу, хватаясь за края, вырывая её из кошмара.

Некоторое время Марина пялилась в потолок. Она лежала на расстеленном диване в своей комнате и дышала глубоко и часто. Ей не хватало воздуха, а в горле стоял прогорклый вкус воды.

Поднявшись, Марина пошарила под диваном и вытащила потрепанную общую тетрадь — свой дневник. Она раскрыла его на коленях, нашла лезвие от отцовского станка и зажала его между большим и указательным пальцем. Положив левую руку на тетрадь ладонью вниз, она провела лезвием длинную саднящую полосу. Закусив губу и закрыв глаза, она ждала, когда боль отрезвит её, вернет из сна в реальность. Повернув руку ладонью к себе, она вытерла лезвие о кожу запястья. Всё её предплечье было исчерчено уродливыми белыми шрамами и новыми опухшими, раскрывающимися, как безмолвные губы, порезами. Выглядело это гадко, но Марине нравилось смотреть на свои обезображенные руки. «Летом придется носить одежду с рукавами», — подумала она. Марина посмотрела на тетрадь, на станицах которой не было ничего, кроме нескольких грязных бурых пятен, потом её взгляд скользнул на ноги — белые, покрытые светлыми еле заметными волосками. «Или придется резать ноги, — додумала она свою мысль. —Только на пляж всё равно путь заказан». Марина слизнула кровь с саднящего пореза, положила лезвие обратно в тетрадь и убрала её под диван. Затем залезла под одеяло, натянув его до подбородка, и снова уставилась в потолок.

«Я окончательно рехнулась, БОБ».

***

Кривя губы, Марина жевала жвачку и нагло, не скрывая своей неприязни, смотрела на мать Сёмы.

— Сёма дома?