Марина шла впереди, злясь на себя и понимая, что совершает глупость. Нужно было отвадить его, а не давать ему ложную надежду, но ей было так одиноко, так хотелось с кем-то поговорить, покричать, выплакаться, пусть даже это будет всего лишь Сёма. Впрочем, с ним ей было легче всего. Не то потому, что Сёмка был так жалок, гораздо более жалок, чем она сама, не то, наоборот, потому что они были одного поля ягоды — оба неудачники по жизни, но ему она могла сказать всё, что угодно, не боясь показаться смешной, наивной или, наоборот, слишком злой. С ним она могла быть собой и говорить только то, что действительно думает. Но то сочувствие, которое её подтолкнуло заговорить с ним в первый раз, теперь всё больше растворялось в её ненависти к себе. В начале Сёма был ей симпатичен своей беззащитностью и искренней привязанностью, теперь же, после того, как она стала слышать глумливые реплики и смешки за своей спиной, она едва ли не возненавидела его, и заставляла себя общаться с ним только из чувства протеста против собственного лицемерия.
Сообразив, что вот-вот сорвётся на бег, Марина резко остановилась и повернулась к шагающему за её спиной Сёме.
— Ты чего отстаёшь?
Странно улыбаясь, Сёма пожал плечами.
— Я подумал, что ты не хочешь, чтобы я шёл рядом.
— А собственного мнения у тебя нет? Гордости нет? — вдруг разозлилась Марина. Он так хорошо понимал её чувства, её трусость, низость, и говорил об этом так прямо, что ей захотелось накричать на него и расплакаться одновременно. Но вместо этого, Марина убрала прядь чёлки за ухо, решительно подошла к нему и взяла за теплую и влажную руку. Ей было противно, но вместе с тем, она испытала мазохистское чувство удовлетворения. — Пойдем. Я просто хочу убраться из этого города поскорее.
Когда холодные пальцы Марины сжали его ладонь, лицо Сёмы так просияло, что она невольно улыбнулась в ответ. «Плевать», — решила она, пусть хоть у кого-то день будет удачным.
Ряды капитальных гаражей сменились голыми кустами полыни и проволочным забором водоканала. Сёма привычно пролез через колючую проволоку и подержал её для Марины, а потом снова, уже не дожидаясь её разрешения, взял её за руку. Она не возражала, наоборот, улыбнулась так кротко и тепло, даже виновато, что Сёма почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Для него это было почти признание в любви, признанием его, Сёминой, важности и значимости. Как он и ожидал, она сама почувствовала, что он изменился, потому и взяла его за руку. Это был её знак, и Сёма ждал, что за ним последуют и другие. Он понял, что нет необходимости ей рассказывать о вчерашнем: она уже знала всё, что ей нужно было знать. Потому что Марина — такая же, понял вдруг Сёма, и это понимание наполнило его ещё большим трепетом и признательностью к ней. «Ей просто нужен небольшой толчок, чтобы она это поняла», — подумал он и крепче сжал её руку. Она тоже станет сильной.
Пройдя насквозь пустынную, заросшую полынью, территорию водоканала, они, наконец, вышли в лес. Там было тихо и сумрачно. Стоял конец ноября, было уже довольно холодно, лужи покрылись льдом, и люди переоделись в тёплые куртки, но снега до сих пор не было ни разу, поэтому лес стоял голый и невзрачный. Воздух здесь был не таким, как в городе: свежим, чуть морозным, наполненным запахами деревьев и гниющих листьев.
— Чувствуешь? — спросила Марина, останавливаясь.
— Что?
— Свободу.
— Не знаю.
— А ещё безумие.
— Почему безумие?
— Потому что… — она на секунду замялась, — здесь можно всё. Потому что здесь только деревья, звери и психи.
— Тут только мы.
Марина рассмеялась — легко, заливисто и чуть-чуть истерично. Она подняла голову вверх и закрыла глаза.
— Вот-вот. Повод задуматься, — проговорила она. — Здесь можно быть любым. Вот что мне кажется. Лес всё равно тебя примет. Будь ты даже полным психом и извращенцем. Я иногда прихожу сюда одна, — пояснила Марина, когда они стали углубляться в лес. — И одной тут очень страшно. Тревожно. Но я всё равно прихожу. Когда совсем невмоготу. Щекочет нервы, как будто что-то обрывает внутри, и ты становишься иной. Говорят, тут встречаются всякие психи, когда-то давно даже нашли труп… Но даже если это неправда, тут есть что-то. Страшное, непонятное, не доброе и не злое — никакое. Как зверь — зверю же нет никакого интереса, хорошо или плохо ты себя вел, или есть ли у твоих родаков машина, ему всё равно, он просто хочет тебя сожрать. И вот я прихожу сюда, иду к Дереву или на сопку и сижу там, вздрагивая от каждого шороха. Жду, когда ОН меня сожрёт. Пока не станет совсем уж страшно, что захочется убежать. Я чаще прихожу вечером, чтобы дождаться темноты, и тогда ОН будто повсюду… Крадется, обходит меня кругом, а мне хочется заорать: «Чего ты ждешь?! Сожри меня уже! Не заставляй ждать, мерзкое чудовище!» Но в темноте я не могу выдержать и получаса. Да и холодно сейчас…