Ex nihilo (СИ)

Сучья хрустели под её ногами, Марина шла вперёд, не оборачиваясь. Когда они зашли в лес, Сёма выпустил её ладонь из своей руки, хотел снова взять, но она убрала озябшие руки в карманы, а после того, как она начала свой рассказ, он не решался её прерывать. Марина выглядела странно: отчаянной, решительной и немного сумасшедшей — но такой Сёме она нравилась ещё больше. Её настроение передалось ему, он стал настороженно оглядываться по сторонам, ждать чего-то, что должно было появиться и овладеть ими, смять, сожрать, свести с ума — и освободить. Сёма понимал, что этот лес для Марины — то же, что вчерашняя продавщица для него самого. Лес высвобождал её внутреннюю силу. Сёма улыбнулся, спрятав руки в карманы и опустив голову, исподлобья поглядывая на Марину. Он догадывался, что на самом деле она ждала здесь именно его.

— Я хочу однажды провести здесь всю ночь. Мне почему-то кажется, что когда я выйду отсюда, если выйду вообще, то стану иной. Совсем другой, — продолжала она. — Может быть, я просто сойду с ума от страха, но мне нужно это. Такая, какая я есть, я себе осточертела, понимаешь?

— Да, — Сёма в два быстрых шага поравнялся с ней.

— Ты, наверное, думаешь, что я дура? Что придумала всё это? — её милые добрые черты исказила злая усмешка.

— Нет. Я думаю, что понимаю, о чём ты говоришь.

— Правда? — она остановилась и посмотрела на Сёму в упор, пытаясь разглядеть в нём обман, желание ей угодить или что-нибудь в этом духе.

— Да, — он смотрел на неё без обычной дурацкой улыбки, чуть прищурив глаза, пытаясь взглядом ответить на её вопрос, вложить в него намного больше: то, что теперь они — одно, что нет нужды бояться.

— Ты как-то изменился, — сказала Марина. Ей показалось, что в глазах Сёмы она увидела нечто знакомое, и от этого ей стало не по себе.

— Да, — снова ответил он и, вытащив её руку за запястье из кармана, поднес её к своим губам. — Я стану таким, каким ты захочешь.

— Блин, ты меня пугаешь, — засмеялась она и, вырвав руку из его пальцев, пошла дальше. Сердце её бешено колотилось. Она испугалась и одновременно обрадовалась, но то, что это был всего лишь Сёма — безобидный придурок Сёмушка — сбивало её с толку. Собственные слова о лесе вдруг наполнились новым пугающим смыслом, но Марина попыталась выбросить всё это из головы. Она и так была слишком близка к тому, чтобы поверить в собственные фантазии.

— Вон там Дерево, — она указала вперед.

Через несколько шагов они подошли к большому, в два или даже в три обхвата шириной, дубу, с ободранной на одной стороне корой. На древесине ручкой, маркером, карандашом были написаны какие-то строчки и отдельные слова, нарисованы странные знаки и рисунки. Многие из них почти стерлись, другие, написанные поверх, были совсем свежие. Кое-где были просто пятна, бурые, похожие на отпечатки пальцев. Марина прислонилась к дереву боком, словно обнимая его, погладила обнаженную исписанную древесину и соединила пальцы с отпечатками.

Сёма, последовав её примеру, тоже прикоснулся к дереву и стал читать, бегая глазами от одной строчки к другой. Марина молчала, глядя на него, и ждала, что он скажет. Она почти пожалела, что привела его сюда, утешала себя, что это всё вздор и глупые фантазии, да и Сёма попросту не поймет, что это для неё значит. Но когда он, наконец, посмотрел на неё, в его взгляде снова было то смутно знакомое застывшее выражение, что её так испугало несколько минут назад.

— «Здравствуй, БОБ», — повторил Сёма одну из фраз, написанных на стволе. Не строчку стихов или песни, которыми было исписано дерево, а именно эту глупую и бессмысленную фразу. — Кто это, БОБ?

— Дух леса из одной книжки, — ответила Марина, глядя на него. Её губы постепенно раздвигала улыбка. — Он вселяется в некоторых людей, и они сходят с ума. Есть такой паразит, который поселяется в мозге человека и подавляет у него чувство страха, и тогда он начинает беспричинно рисковать собой — я видела как-то по телику. БОБ — как этот паразит, он забирает твой страх и наполняет тело движением, силой.

— Разрушительной силой, — Сёма ответил на улыбку Марины. Теперь он улыбался иначе, не так, как всегда — не беззащитно и искренне, а порочно, словно разделял с ней одну и ту же постыдную тайну.