- Он издевался надо мной. С раннего детства. Бил и заставлял слушаться приказов. Каждый день, без исключения. В праздник, в выходной и в день рождения. Я вставал по команде, ел по команде, учился, говорил, даже дышал – только по команде. Я ненавидел и боялся. Плакал, молчал и не знал, что бывает иначе. Мать болела и круглый год ездила по лечебным курортам. В Альпы, на озера, на побережье, в Швейцарию и Францию. Я же оставался здесь, с отцом. Я был его соломенным человечком. Из меня торчали булавки и иголки. Изредка капала кровь… но откуда в соломе возьмется кровь, верно? Потом мать вернулась. Не знала, почему я такой молчаливый и нелюдимый. Почему у меня испуганные глаза с тихим помешательством. Почему я дрожу во сне, вскрикиваю и часто просыпаюсь. Я рос больным. Покорно ходил к детскому психологу и молчал. Ничего не помогало развязать тугой узел моей боли и страхов. Но однажды я вылечился. Мне было девять. С трудом, но я закончил начальную школу и перешел в среднюю. Я встретил там Ла Нуи. Мой темный затхлый мирок перевернулся. В первый же день занятий он подошел ко мне и предложил свою коробку с завтраком. Мы съели её вместе на заднем дворе. Понятия не имею, что его привело ко мне, жалкому и забитому. Он же… сиял. Он всегда сиял. Даже сейчас сияет, испорченный тобой. Я никогда ничего ему не рассказывал. Он просто лечил меня собой. Он делал вещи, которые не делал и не делает больше никто. Он прикасался ко мне, постоянно. Брал за руки, обнимал за щеки. Глубоко заглядывал в мои глаза. Я перестал зажиматься. Выпрямился и поднял голову. Начал спорить. Отвечать и возражать. Мой отец попытался снова применить силу. И тогда это случилось, - Клайд глубоко вздохнул. - У Доменико есть шрам на затылке, скрытый волосами. Я схватил кухонный нож и бросился на него. Раскроил череп, шею… и оставил истекать кровью в столовой. Сбежал из дому. Болтался по улицам неделю. Или две, я уже не помню. Не ходил в школу. Но тайком ходил к Ла Нуи. Я по-прежнему ничего ему не рассказывал. Врачи, зашивавшие Доменико, тоже вряд ли кому-то проболтались об инциденте. Ла воспринимал меня целиком. Ему было все равно, что я натворил. Он ни о чем не спрашивал. Ему нравились мои метаморфозы. Понадобился примерно год на становление моей новой личности, имиджа, всего остального. В одиннадцать лет я сделал свой первый ирокез и оделся, ну… вот так оделся. Показался ему не без стеснения. Но он обнял меня, по своему обыкновению, хихикнул, что я похож на грязного оборванца, и добавил, что если я не продолжу в том же духе, то очень об этом пожалею. Я осмелел, пробил уши, потом превратил дырки в небольшие тоннели, пробил брови, язык, губы… я читал, как нужно, и делал все сам, и отголоски старой боли помогали мне ставить пирсинг правильно. Я обзавелся новыми друзьями, внешне они были похожи на меня, но мне было скучно пить с ними пиво и блевать по утрам. А с Ла я мог гулять по свалке, валяться в парке, пить, не пить, молчать, думать… и просто смотреть в небо. Тебе этого достаточно?
- Да. Я ошибался на твой счет, Клайд. Уговор будет выполнен.
Он кивнул, и я отошел от двери, позволив ему уйти. Набрал номер.
- Хэлл? Ты все ещё не освободил себе окно для рейса в Италию? А серафим в лаборатории? Дай мне его, - я подождал немного, доставая новую сигарету. Оперся на телефонный столик, а потом и вовсе залез под него, удобно устроившись на полу. - Я нашел кое-что. Возьми ящик пробирок, Дэз, и пару рабочих рук. Мы приготовим антитело.
========== Capitolo quindicesimo. Схватка ==========
Утром я должен был встать и пойти на учебу. Понедельник, важный семинар, неоконченный рисунок… я застонал в подушку, не справляясь с нестерпимой головной болью. Казалось, череп распираем изнутри и одновременно сжат в тисках, мне больно так, что в подушку непрерывно впитываются слезы. Я обхватил голову обеими руками и попытался вспомнить, что делал вчера. Пил, конечно, пил много. Но с похмелья я чувствую себя не таким разбитым и больным. Неужели простудился? От кондиционера? Или это…
Я шевельнул ногами и повернулся. Два кровавых пятна безобразили простынь, но слабые и небольшого диаметра. Перевернулся обратно, невольно ощутив движение холодноватой жидкости внутри себя. Захотел покраснеть, но только горько улыбнулся. Киллер, твоя сперма не согревается даже войдя глубоко в тело. Ледяное семя сатаны… кажется, я что-то припоминаю из богословских трудов. Я изучал их вместе с Клайдом, но мне было скучно до зевоты. Я ни во что не верил и не учил. Очень зря. Теперь мучаюсь в неведении. Чем должно окончиться знакомство с дьяволом? Ритуальным жертвоприношением? Съедением заживо? Может, спросить его об этом?