- Ты омерзителен, - он снова поднял кулаки, но быстро опустил. - Я не знаю что! Сделай исключение из своего гнусного правила и сотвори… чудо.
- Чудо, - я насмешливо подул на его лицо и превратил воздух в три язычка пламени. - Вот тебе чудо. А теперь говори точнее. Терпеть не могу ваши сопли и незнание собственных желаний.
- Проведи с ним ночь. Целую ночь, без остатка. Дай ему тепло, - заметно было, каким усилием он ломает себе хребет, чтоб произнести это. Перекосился весь. - Дай то, что он попросит. То, о чем промолчит, но о чем ясно скажут его глаза. Не оставляй его одного, когда… когда все закончится, - он споткнулся на слове, и в один момент я увидел, насколько он дик, беспомощен и глуп. Бесполый ангел, не ведающий чувственности, рожденный человеком, но не пробужденный Богом от спячки детства. Ты помнишь, кем был в небесах, но ты никем не стал на земле. И длинный ирокез – лишнее доказательство твоей неопределенности. Моего мальчика влечет к тебе инстинктивно, но что делать с ним – ты знаешь лишь понаслышке. Боишься. Зато знаю я. И делаю.
- И ты позволишь мне овладеть им, твоим драгоценным Ла? На всю ночь? - я давлю на его больную мозоль, не столько садизм, сколько острая необходимость удостовериться до конца. - Задрать его длинные ноги выше головы, связать, обездвижить, заткнуть рот, разорвать белую кожу ногтями, клыками, возможно, ножом. Я не знаю, в каком настроении вернусь к полуночи. Буду голоден. Или очень голоден. Ты меня слышишь?
Клайд не шелохнулся. Его губы обескровились и прошептали только:
- Не беспокойся. Твоя ненависть взаимна. И не старайся: я уже представил все лучше тебя. Сделаешь, что хочешь, но останешься с ним. По рукам?
Я протянул правую руку. Он слабо пожал её и ушел с балкона.
- Стой. Мы обсудили лишь мою часть, - я вырос перед ним, преградив входную дверь. - Твоя очередь, Клайд. И я хочу знать сейчас.
- Доменико Манчини, которого ты сгноишь за решеткой – какой-то человек, живущий с моей матерью. У меня нет отца. Я не признаю его. Мне все равно, что с ним случится.
- Ты лжешь, Клайд, - голос стал необычайно мягким. Люблю, когда они лгут. И я медленно обволакиваю его взглядом своего брата. - Лжешь без запинки. Глаз не отводишь. И не краснеешь. Но при бартере мы договаривались о правде. Что вас поссорило?