Exemplar

Как-то раз Служитель сидел в своем стуле после заутрени, и в забытьи чувства оставили его. И ему привиделось во внутреннем созерцании, что свыше снизошел некий статный юноша и, встав перед ним, сказал ему так: «Ты достаточно долго был в начальной школе, довольно в ней поупражнялся и стал зрелым. Ну что же, пойдем со мною! Я хочу тебя отвести в самую высокую школу, которая только существует в сем времени. Там тебе нужно будет с прилежанием изучать высшее искусство, оно водрузит тебя в божественный мир и приведет твое священное начинание к блаженному завершению». Он возрадовался сему и поднялся. Юноша взял его за руку и повел, как ему показалось, в умопостигаемую страну. Там стоял некий прекрасный дом, и было похоже, что это жилище духовных людей, в нем жили те, кто предавался тому же искусству [, что и он]. Когда он вошел в дом, то был теми людьми благостно встречен и дружелюбно принят. Они поспешили к верховному Мастеру и сообщили ему, что прибыл некто, кто хотел бы стать его учеником и желал бы предаться изучению искусства. Тот сказал: «Мне хочется взглянуть на него, понравится ли он мне». Когда он увидел его, то весьма милостиво ему улыбнулся и произнес: «Поверьте мне: сей гость может, воистину, стать благочестивым знатоком[108] сего возвышенного искусства, если терпеливо подчинит себя жесткому принуждению, в котором должен себя соблюдать». Но Служитель все же не понял сих таинственных слов, он обратился к юноше, приведшему его сюда, и вопрошал его так: «Эй, дорогой мой товарищ, скажи мне, что это за высшая школа и изучаемое в ней искусство, о которых ты рассказывал мне?» Юноша ответил ему: «Высшая школа и ее искусство, изучаемое здесь, есть не что иное, как самое совершенное отречение от себя самого, когда человек предстоит в такой обнаженности[109], в какой и Бог предстоит перед ним — Сам ли Собою или в творениях, — в любви и в страдании, дабы потщиться во всякое время равно стоять в отказе от своего, насколько ему может позволить слабость, свойственная человеку, и взирать лишь на Божью славу и честь, как возлюбленный Христос предстоял Своему Отцу в небесах». Когда Служитель это услышал, ему это очень понравилось, и он подумал, что хочет такому искусству посвятить свою жизнь, и не может быть ничего в такой мере тяжелого, что бы его отвратило от этого. Он решил строить здесь и приложить все свое тщание. Юноша предостерег его от сего и сказал [ему] так: «Оное искусство предполагает полную праздность, так что, чем меньше тут делаешь, тем, воистину, больше ты сотворил», имея в виду такое деяние, в котором человек претыкается о себя самого и не помышляет исключительно о славословии Богу.

После сей речи Служитель тотчас пришел в себя самого и остался тихо сидеть. Он глубоко задумался о сказанном и обратил внимание на то, что это — чистая истина, коей учит Христос[110]. В себе самом он заговорил сам с собой, сказав себе так: «Вглядись поглубже, о друг, и найдешь в полной мере все того же себя самого. Ты также заметишь, что со всеми своими внешними упражнениями, каковые из собственного своего основания ты обращаешь на себя самого, ты остаешься не отреченным от себя самого при восприятии внешних превратностей. Ты все еще как испуганный зайчик, который лежит, спрятавшись в кустах, и боится любого падающего листочка. Вот так и с тобой: все дни напролет ты ужасаешься выпавшим на твою долю страданиям и становишься бледным от одного только вида своего недруга. Где надо покориться, ты убегаешь; где выступать надо открыто, ты прячешься. Когда тебя хвалят, ты веселишься; когда же ругают, печалишься. Вполне может статься, что высшая школа тебе очень даже нужна». И так он взирал на Бога с глубокими вздохами и говорил: «Эй, Боже, вот как мне была явлена неприкровенная истина!» И молвил: «Увы, когда же я стану воистину бесстрастным человеком?»

Глава XX О мучительной покорности

Когда Служителю были Богом запрещены те внешние упражнения, которые могли ему стоить жизни, то его обессиленное естество было столь счастливо, что он плакал от радости, вспоминая о своих тяжких оковах, а также о том, что он в них выстрадал и перенес. И он сказал сам в себе: «Ну что ж, возлюбленный Господи, отныне я буду вести спокойное и привольное житие и поживу в свое удовольствие. Стану вдоволь утолять свою жажду вином и водой, высыпаться несвязанным на своем соломенном тюфяке, ибо этого я так часто и страстно желал, чтобы хотя бы пред смертью обрести мне покой. Довольно я себя утеснял. Настало время, дабы впредь успокоиться». Такие-то бесшабашные надежды и мысли носились у него в голове. Увы, он не ведал о том, что ему было уготовано Богом!