Extensio

Пошел дождь и одновременно с ним начал рассеиваться туман. Одеяние в стиле «Ван Хельсинг» промокать вроде бы не собиралось, но торчать на мокром ветру не хотелось, и Джим почти на ощупь стал спускаться с насыпи, собираясь укрыться под мостом и раздумывая о том, что было бы неплохо иметь рядом настоящего человека, который комментировал бы всякую малость – вот это похоже на реальность, а вот это – нет. Интересно, есть ли предел вымыслу? Как сказал Гефест? Создательница этой игры отрывалась поначалу, как могла? А как у нее складывались дела с общей физикой? Вряд ли облака ползли выше мили над землей. То есть, Extensio совершенно точно продолжалась на пару миль вверх. А дальше? Было бы любопытно подняться, к примеру, на воздушном шаре хотя бы до того уровня, с которого и звезды, и луна начнут распадаться на пиксели. Или же для этого потребуются другие летательные аппараты? А долететь до края Extensio? Ведь есть же где-то край у этого мира? Что за ним? Или же само название игры предполагает условную или возможную бесконечность? Или лишь предполагало?

Откос железнодорожной насыпи у моста и под ним был забетонирован, но бурьян пробивался и тут, поэтому Джим забрался на постамент одного из железобетонных быков и уселся на метровом парапете в полусотне ярдов от воды. Широкая плита над головой, что связывала между собой два соседних быка, давала неплохую защиту от дождя, а ветер с его началом – стих. Одно было неприятным, темнота стала почти кромешной, но не прошло и получаса, как глаза Джима начали привыкать к ней. Нет, он не стал видеть в темноте, как днем, но пепельные силуэты как будто начали проступать – соседняя опора, кромка воды, пробивший бетон или проросший на забившейся грязью трещине куст бузины, стальные конструкции над головой. Причем, поднесенная к лицу ладонь если и не обретала привычный цвет, то уж в любом случае становилась различима. Джим поймал на стеклянном кольце случайный отсвет пробившейся сквозь пелену облаков луны, стянул с плеч рюкзак, выудил из него свертки Гефеста и обнаружил там кроме всего прочего спички, соль, сухой спирт, какие-то таблетки для обеззараживания воды и, самое главное, небольшой термос с горячим кофе. К душистому пшеничному хлебу с пластами бекона и ароматного сыра кофе был как нельзя кстати.

Интересно, прикинул, перекусывая, Джим, насколько его недавняя собеседница была реальна? То есть, что в ней было человеком, а что бездушной программой, сканирующей собеседника? Ведь не могла же она, даже будучи частью непрошедшего тест квеста, остаться без изменений? Ведь в Extensio изменилось все.

Джим убрал термос, прижался спиной к опоре, закрыл глаза и подумал о том, что сделает все, чтобы добраться до самой Эмили, а не до ее визуальной копии. Не для того, чтобы увидеть, как она снимает платье, а для того, чтобы увидеть ее саму. А там уж, как повезет. Улыбнулся, не открывая глаз, когда вспомнил, как двигался Патрокл. Даже пребывая в мальчишеском теле, Эмили оставалась женщиной. Интересно, как она осваивалась с тем своим воплощением? О чем думала, катаясь по росистой траве? Уж не о том ли, что ведет в Город творение собственных рук? Или не собственных, не так уж это было и важно на самом деле, пока не важно. Потом будет важно, пока – нет. Пусть даже окажется, что интерес у нее вовсе не тот, о котором хотелось думать Джиму, девственнику-боту, так похожему по собственным ощущениям на живого человека, наполненному кучей книг и обрывками воспоминаний сразу трех человек. Хотя, что там было от первых двух? Голос матери и разговор с девчонкой на мосту? Странно, но двести тридцать девять серий бестолкового ситкома он уже не числил собственным прошлым…

Джим открыл глаза, нащупал на поясе, на обычном видимом поясе, меч Гефеста, вытянул его из ножен и долго вглядывался в серое лезвие, которое чуть заметно сужалось к острию. Чем он, Джим, сражался в поезде? Чем рубил обезумевших пассажиров? Вот этим?

Джим поплотнее ухватил меч за рукоять и, не вставая, крутанул его в руке. Что там сказал об этом оружии мастер? «Тяжел не весом, сам поймешь, когда возьмешься за рукоять»? Отличный меч, в руке сидит как влитой, и действительно, вовсе не тяжел весом, но чем тогда он тяжел? Что должен был понять Джим? И почему меч чистый? Не так уж старательно протирал его Джим в поезде. Или вся та рубка проходила только у него в голове? Так может, и разговора с Фортуной тоже не было? А что же тогда было на самом деле? Поездка в пустом поезде? Или Джим в полном одиночестве парил над рельсами подобно лишившейся памяти птице? Что с ним произошло? Лучше бы ничего. Чтобы все эти убитые им люди, как бы они ни казались безумны, остались только в его кошмаре…

***