Extraordinary Бибо

С его именем действительно произошёл натуральный казус. В 1957 году двадцатого века узбеки были вполне ещё коммунистическим народом. Многие из них хоть и посещали украдкой мечеть по пятницам, но во внутренних карманах пиджаков на всякий случай носили партийные или комсомольские билеты. А ещё узбеки поистине великий народ. Из шестисот тысяч эвакуированных в Ташкент, оставшихся сиротами детей ни один ребёнок не был сдан в детский дом. Всех приютили, воспитали и указали путь в жизнь узбеки. Одним таким военным ребёнком была Александра Сергеевна Кувшинникова, работавшая паспортисткой в местном отделении ЗАГСа.

До конца рабочего дня оставалось не больше пятнадцати минут. Александра Сергеевна переобулась, собрала все бумаги на столе в две стопки, подкрасила яркой помадой губы и была, что называется «на старте», как вдруг неожиданно к ней пожаловали новоиспечённые родители. Александра Сергеевна торопилась, но воспитание и профессиональный долг оказались настолько непоколебимы в ней, что она решила задержаться.

– Как хотите назвать сына, – очень раздражённо спросила она отца и мать младенца?

– Абдуль-Карим, – неуверенно ответил отец.

В этот момент зазвонил телефон. Александра Сергеевна подняла трубку и протяжно произнесла:

– Ааллооо.

Ей звонила начальница ЗАГСа и срывающимся от ярости голосом начала за что-то её бранить. Товарищ Кувшинникова – комсомолка и атеистка написала в свидетельстве о рождении чёрными чернилами букву «А» и стала вспоминать, как произносится первая часть имени малыша.

ОР в трубке стоял такой, что не только вспомнить чужое, она, наверное, не сразу смогла бы назвать своего имени, а переспрашивать родителей, не было времени; ЗАГС закрывался уже через семь минут, да и настроение надо признаться, было уже испорчено.

Как уже было сказано, Александра Сергеевна на чистом бланке свидетельства о рождении вывела своим каллиграфическим почерком букву «А» и, продолжая слушать истерический ор в трубке, закатив глаза, начала булькать губами, пытаясь отыскать нужное созвучие. Не придумав ничего решительнее и оригинальнее, она успокоила себя тем, что приставка «Аль» к имени «Карим» ничем не хуже всех остальных. И вот так просто исключив из имени ребёнка три буквы, она присвоила имя Аллаха Милостивого и Милосердного моему знакомому с Анхора.

Надо признать честно, он был в этом нисколько не виноват и искренне хотел прибавить недостающие «…бду…» к своему имени. Он лишь ждал, когда ему исполнится достаточно лет, чтобы воспользоваться своим правом, прописанным в конституции, и получить паспорт гражданина. Однако в ту пору ему так везло, что Аль-Карим, грешным делом, подумал, как бы не вышло, что при смене имени умница, Фортуна или её узбекская заместительница от него вдруг отвернётся. Поэтому получая паспорт на изменении имени, он не настаивал. К тому же рассуждал он, кому какое дело, как меня назвали. В Советском Союзе всем было на это начихать – лишь бы не Адольф. Любые приставки к именам в официальных документах вообще никто не добавлял, и они в большинстве случаев отрицались.

Наш Карим всегда называл себя скромным и бедным дехканином. Даже в недавнем разговоре с Бибо он упомянул этот сомнительный факт. Это не являлось правдой хотя бы потому, что десять тысяч советских рублей в багажнике Москвича дехкане не возят. Последнюю свою дыню он сорвал с грядки, когда ему было неполных 14 лет. Это было, когда семья жила в Гулистане недалеко от Ташкента. Переехав в столицу, он подрабатывал на Алайском базаре рикшей. По-узбекски это называется «аравайча». Это человек, который за небольшую плату сопровождает состоятельных покупателей по базару, принимая, аккуратно складывая и перевозя в самодельной тележке их покупки. Однажды ему попался весьма богатый и одновременно неприлично пьяный клиент, который не то от невиданной щедрости, то ли по случайности, а быть может, по глупости, вознаградил труды Карима сотенной купюрой. Карим едва не умер от внезапного разрыва сердца и ещё полдня ходил, озираясь, не приставит ли пьяный клиент нож к его горлу, чтобы исправить свою опрометчиво допущенную ошибку. Когда он всё же понял, что слежки за ним нет, и немного успокоился, его по частям начала разбирать невероятная гордость. Ему безумно, сию же минуту захотелось раструбить о своей невероятной удаче, вдруг свалившейся на него точно с неба. Однако из осторожности он рассказал обо всём только другу. Тому самому с кем был на Анхоре.

– Покажи, – не поверил друг.