Extremes. На пределе

Никогда в истории человек не подбирался так близко к пределам выживания. К настоящему времени мы научились поддерживать жизнедеятельность различных органов и их систем в палатах интенсивной терапии. В этом мы обогнали эволюцию, оставили ее далеко позади. На нынешних рубежах мы полагаемся не на свои физиологические возможности, а на сверхсовременные системы поддержания жизни и на быстроту оказания помощи. Концепция современной медицины, согласно которой в случае необходимости бригада медиков может буквально взмыть в воздух, выхватить вас с места события и в считанные минуты доставить в больницу, сформировалась только в последние десятилетия. Медицина ведет настоящее сражение на грани жизни и смерти. И никогда прежде уровень выживаемости в случаях тяжелейших физических повреждений и физиологического шока не был так высок. Сталкиваясь сегодня даже с самыми ужасными травмами, мы все чаще отказываемся признать свое поражение.

***

Когда на месте взрыва почти не осталось тяжелораненых, мы отправились на Сохо-сквер осмотреть ходячих пострадавших. Мы шли по Дин-стрит. Кафе и бары опустели, люди побросали на столиках тарелки с недоеденной едой и наполненные бокалы. Закончив, мы вернулись в больницу, и я работал всю ночь.

Взорванный бар назывался «Адмирал Дункан». Он был популярен у лондонских геев. Террорист Дэвид Коупленд — двадцатитрехлетний шизофреник с параноидным синдромом, бывший член Британской национальной партии, — сконструировал и за предшествующие две недели попытался взорвать два подобных устройства — одно в Брик-лейн, другое в Брикстоне. Бомба в Сохо стала первой, унесшей человеческие жизни.

***

В пятницу 30 апреля 1999 года Андреа Дайкс с мужем Джулианом приехали в Лондон. С ними был Джон Лайт, шафер Джулиана на их свадьбе. Незадолго до поездки Андреа узнала, что беременна, и они решили отметить это событие; Джону предстояло стать крестным. Они отправлялись в театр на мюзикл «Мамма миа», но прежде решили заглянуть в «Адмирал Дункан». К ним должен был присоединиться друг и бывший партнер Джона, Ник Лир.

Бомба взорвалась в 18:37. Более ста человек получили ранения. Андреа и Ник были убиты осколками на месте. Джон умер на следующий день. Еще семь раненых оказались в отделении реанимации, лечение шло долго и с осложнениями, но все выжили.

30 июня 2000 года Дэвида Коупленда признали виновным в убийстве Ника Лира, Андреа Дайкс и Джона Лайта. В 2007 году Высокий суд Великобритании приговорил его к пятидесяти годам заключения.

Глава 5

ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ

2009 год. Япония, Осака: пассажиры метро во время эпидемии свиного гриппа

© Masa.

Кривые на электрокардиограмме спотыкаются, сбоят. Пики на экране будто валятся друг на друга, отклоняясь от нормального электрического ритма. Больному восемнадцать лет, и я не могу понять, в чем проблема. Сестры снова готовят дефибриллятор. Разряд. Пауза. Клетки сердца перезагружаются, ритм чуть налаживается.

Мы уже взяли кровь, сделали рентген и компьютерную томографию, пытаясь поставить диагноз. Но зацепок почти нет. Мы обследовали больного с головы до пят. Дыхание чистое, никаких травм и ранений, почки как будто работают без сбоев — по крайней мере, сейчас. А вот с биохимией крови — полное безобразие. Органические кислоты образуются стремительно — быстрее, чем успевают вывести почки и легкие. Парень лежит без сознания, на искусственной вентиляции легких, весь в мигающих огоньках мониторов, как новогодняя елка, сердце бьется благодаря лекарствам, легкие дышат с помощью аппарата. Ресурсы организма почти исчерпаны, человек на грани смерти. Кардиограмма снова сбоит. Даем новый разряд.

Живот немного вздут. Может, проблема в брюшной полости? Возможно, сосуд, снабжающий кровью кишечник, каким-то образом спался или поврежден. Этого достаточно, чтобы парню стало плохо. Вот только он слишком уж молод для подобных вещей. Мы снова просматриваем томограммы. Придраться, кажется, не к чему, идей никаких. Вызываем хирургов. Они оперировать не настроены. Возьмешь такого в операционную, а он, чего доброго, умрет на столе. Однако если ничего не предпринять, то он умрет наверняка. Мы обсуждаем, что делать, а я тем временем даю еще один разряд. Кажется, это уже десятая дефибрилляция. Я уж и счет им потерял.

Мы в интенсивной терапии. Тут поддерживают работу сердца, замещают почки, вентилируют легкие. Мы реанимируем людей, приводим их в сознание, восстанавливаем. Это передний край борьбы против болезней и травм, за возвращение к жизни и поддержание деятельности организма. Сейчас в ход пошло все, чем мы располагаем, но я не вижу шансов на победу. Как понять, когда нужно остановиться? Возможно, правы хирурги. В конце концов, это какой-то абсурд — пытаться вытянуть парня, поддерживать его даже тогда, когда реальной надежды на выживание нет. Почему мы должны сражаться в таких катастрофических случаях, когда своей очереди дожидаются другие, не такие сложные больные?