Ежедневные заботы

У дорогих нам людей и у книг мы учимся понимать себя и других. Первым чеховским рассказом, прочитанным мною, был «Злоумышленник». Чехов открыл мне огромный мир жизни. Десятки, сотни его персонажей вошли ко мне в комнату, и впервые не интуитивно я узнал, принял разность людских характеров. Мир расслоился, человек стал понятнее, а вместе с тем постепенно открывалась его неимоверная сложность.

И вот Герцен и Гейне, — что за писатели! Как умеют они сострадать людям и жестко высмеивать их пороки. Я знакомился с новой для меня литературой. Там не было происшествий. Там приключения происходили с самой авторской мыслью. Сюжетом становился ход размышлений. В Герцене и в Гейне я открыл для себя художественную фабульную публицистику и восхищался этим жанром.

А необыкновенный Гоголь, таинственный пришелец из волшебного мира гениев. Он так просто соединил реализм с поражающей воображение фантасмагорией, что в результате мы получили новую природу естественности. И всякий раз, прикасаясь к ней, трепещем от волнения и восторга.

А великолепная живопись Бунина! Вот уж о ком пристало сказать: художник слова. «Нет ничего милее этого шрама, похожего на тонкую постоянную улыбку». Да зачем приводить цитаты, ведь все подряд — живопись…

А чудеса Лескова — образного исследователя жизни, виртуоза русского языка, насмешника и забияки! Одни его Плодомасовские карлики чего стоят! А они только эпизод в огромном собрании сочинений, еще недостаточно оцененном. Его Пекторалис из рассказа «Железная воля» многое мне объяснил во время войны в характере солдата вермахта.

Русская литература. Какое счастье, что она существует с тобой рядом, все время, с детства до старости. Когда-то, в крепостнической, царской России, она заменяла парламент, демократию, всегда была просветительской, страдала за народ, возбуждала в нем добрые чувства и вела через все сложности жизни, сомнения и невзгоды, но вела же, отступая, заблуждаясь и снова находя верную дорогу, к революционному пониманию действительности.

И подумать только, все писатели когда-то писали палочки. И лишь Толстой, мне казалось, сел за стол и прямо написал рассказ «Рубка леса» и повесть «Хаджи-Мурат».

Конечно, в своей юности я читал не только больших писателей, как может показаться. Я любил всю обширную отроческую литературу — Жюля Верна, Луи Буссенара, Луи Жаколио, Майн Рида, капитана Марриета с их романтикой джунглей и бурных морей. Любил приключенческие серии про Ната Пинкертона — каждая книжка в тридцать две страницы и сорок восемь страниц каждого выпуска о русском сыщике Иване Путилине и американце Нике Картере. Хорошо знал популярные исторические сочинения. Но все это было уже после первого знакомства с титанами русской литературы.

Прошла недолгая страсть к приключениям на суше и на море, и я возвратился к своей первой любви, к классике. Тогда-то я всерьез увлекся Герценом и Гейне, увлекся навсегда. А потом узнал такие образцы публицистического жанра, как Марксово «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», военные произведения Энгельса и Меринга, работы великого Ленина, основателя нашего государства. На анкетный вопрос о профессии он отвечал — «публицист».

Памфлеты Маркса я читал, наслаждаясь остротой их политического содержания и литературным совершенством. Дух захватывало от масштабов его метафор: «Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие».

А знаменитый вступительный аккорд к изображению мелодраматических сюжетов истории в «Восемнадцатом брюмера…»? Он громко звучит до сих пор. Так и хочется в перечисление фарсовых персонажей, что приходят на смену героям исторических трагедий, прибавить имя человека из Белого дома наших дней, примеряющего треуголку покорителя мира.

Друзья называли Энгельса «Генералом». Его военные очерки давно стали моей настольной книгой. Время указало подлинное звание их автора. Выражаясь современным языком, он стал Главным теоретиком военного искусства революционных войн.

Ленин — первый русский человек, чье имя известно всему населению земного шара, всем континентам и всем людям, там живущим. Его книги изданы в количестве, превосходящем тираж сочинений любого автора, напечатанных от Гутенберга до наших дней. Это боевое евангелие трудящихся всего мира, написанное языком железной логики и живого чувства, — таков единственно возможный стиль разговора со всем человечеством.

2

Из физики известно: на каждого человека давит столб воздуха, уходящий в атмосферу.

Признаюсь: на меня давит столб мировой литературы, уходящий в античность.

Существуют, стоят на полках, ходят по рукам прекрасные книги, вдохновенные творения гениев, талантов, наконец, просто даровитых людей. Как писать после них? Трудно. Почти невозможно. Единственное утешение: и того, кто выводил «палочки», щедрые добрые люди называли «писателем».